Медный всадник - Полина Саймонс Страница 21

– Верно. Мы долго не могли привыкнуть к общим туалетам, но все же как-то приспособились. Приходилось готовить на дровах и воображать себя семейством Инголлов.

– А кто это?

– Семья Инголлов жила на американском Западе в конце девятнадцатого века. Но мой отец был социалистом и хотел жить там, где строят новую жизнь. Я как-то иронично заметил отцу, что это куда лучше, чем Массачусетс. Он ответил, что социализма без борьбы не построишь. Думаю, тогда он искренне в это верил.

– Когда вы приехали?

– В тридцатом, как раз после биржевого краха в двадцать девятом, – начал было объяснять Александр, но взглянул на ее непонимающее лицо и вздохнул. – Не важно. Мне было одиннадцать. И я вовсе не хотел покидать Баррингтон.

– О нет, – прошептала Татьяна.

– Но мы быстро отрезвели, когда пришлось возиться с примусами, нюхать вонь из туалета, умываться холодной водой. Мать начала пить. Почему нет? Пили все.

– Да, – кивнула Татьяна. Водка в доме не переводилась. Отец пил.

– А если туалет был занят соседями по квартире, мать выходила в парк и шла в общественный туалет, обычную выгребную яму, с деревянным помостом и дыркой в нем.

Он брезгливо передернулся, и Татьяна тоже вздрогнула, несмотря на теплый вечер. Она погладила Александра по плечу и, поскольку тот не отодвинулся, не отняла руки.

– По субботам, – продолжал Александр, – мы с отцом, как и твоя семья, шли в баню и по два часа ждали в очередях. Мать ходила туда по пятницам, жалея, я думаю, что не родила дочь. Тогда она не была бы так одинока и не страдала бы так сильно.

– А за тебя она не переживала?

– Еще как! Сначала все было ничего, но с годами я стал обвинять их в том, что испортили мне жизнь. Тогда мы жили в Москве. Семьдесят идеалистов, и не просто идеалистов, а идеалистов с женами и детьми, обитали в таких же коммуналках. Три туалета и три маленькие кухни на длинный коридор.

Татьяна только плечами пожала.

– Как ты это выдерживаешь?

Она немного подумала:

– В нашей квартире только двадцать пять человек, но… что я могу сказать? На даче куда лучше. Свежие помидоры, огурцы и утренний воздух, такой душистый! Пахнет чистотой.

– Да! – воскликнул Александр, едва она произнесла магическое слово «чистота».

– И, – добавила она, – так хорошо иногда побыть одной. Получить хотя бы немного…

Она запнулась, пытаясь найти подходящее слово.

Александр вытянул ноги и полуобернулся к Татьяне, пристально глядя ей в глаза.

– Ты понимаешь, о чем я? – выпалила она.

Он кивнул.

– Как по-твоему, что теперь будет?

– Дела не слишком хороши, Таня. Вероятно, кое-кто, особенно на Украине, надеется, что с приходом фашистов станет легче. Но Гитлер в два счета развеет эти иллюзии. Как развеял их в Австрии, Чехии и Польше. В любом случае, чем бы ни кончилась война, вряд ли для нас что-то изменится. Кстати, кого-то из твоих знакомых… забрали?

Татьяна крепче вцепилась в его плечо. Она не любила говорить на подобные темы. Это немного ее пугало.

– Я слышала, что одного из папиных сослуживцев арестовали. Несколько лет назад исчезли жилец с дочерью, а их комнату отдали Сарковым.

Она не сказала, что отец считал Сарковых сотрудниками НКВД.

– Вот и со мной случилось нечто подобное, – вздохнул Александр, вынимая папиросу. – Но я не могу не думать о своих родителях, которые приехали сюда с такими надеждами и верой, впоследствии жестоко растоптанными! Не возражаешь, если я закурю?

– Ничуть, – кивнула Татьяна. До чего же тяжело оторвать взгляд от его лица! – Должно быть, в Америке жизнь была нелегкая, если твой отец мог бросить родину?

Александр молчал, пока не докурил папиросу до мундштука.

– Ошибаешься. Коммунизм в Америке двадцатых, так называемое Красное десятилетие, был весьма моден среди богатых.

Отец Александра, Гарольд Баррингтон, хотел, чтобы сын вступил в Союз коммунистической молодежи – юные пионеры Америки, едва тому исполнилось десять. Он сказал, что союз нуждается в поддержке и новых членах, поскольку мало кто выражал желание в него вступить. Александр тоже отказался. Он уже был в младшем отряде бойскаутов и не собирался ничего менять.

Баррингтон был маленьким городком в восточном Массачусетсе, названном в честь Баррингтонов, живших здесь со времен Бенджамина Франклина. Основатель рода сражался в Войне за независимость. В девятнадцатом веке четверо Баррингтонов были мэрами, а трое предков Александра погибли в Гражданской войне.

Отец Александра хотел оставить свой след. Идти собственным путем. Мать, Джина, приехавшая из Италии в восемнадцать лет, чтобы приобщиться к американскому образу жизни, осуществила свою мечту, когда изменила имя на Джейн и через год вышла за Гарольда Баррингтона. Ради этого она постаралась забыть о семье, оставшейся в Италии.

Сначала Джейн и Гарольд считались радикалами, потом – социал-демократами и, наконец, вступили в Коммунистическую партию. Тогда в их стране это было позволено, и они восприняли идеи коммунизма всем сердцем. Современная, прогрессивная женщина, Джейн Баррингтон не хотела иметь детей. И Маргарет Санже, основательница движения за планирование семьи, считала, что Джейн совершенно права. На двенадцатом году супружеской жизни она решила, что дети все же не помешают. После пяти выкидышей на свет появился единственный сын, Александр. Тогда ей было тридцать пять. А Гарольду – тридцать семь.

Александр жил и дышал коммунистической доктриной с того момента, когда стал достаточно взрослым, чтобы понимать родной язык. В уюте и комфорте родного дома, где всегда было тепло и светло, Александр с легкостью произносил слова «пролетариат», «равенство», «манифест», «ленинизм», даже не понимая их значения.

Когда ему исполнилось одиннадцать, родители решили претворить идеи в жизнь. Гарольд постоянно попадал в участок за организацию так называемых мирных демонстраций на улицах Бостона. Наконец он отправился в Американский союз гражданских свобод и попросил помочь ему получить убежище в СССР. Для этого он был готов добровольно отказаться от американского гражданства и перебраться в Советский Союз, где надеялся обрести единомышленников. Бесклассовое общество, где нет безработных. Где не существует предрассудков. Где религия отделена от государства. Последнее не слишком радовало Баррингтонов, но они считали себя прогрессивно мыслящими людьми, согласными отказаться от Бога, чтобы помочь строить социализм.

Гарольд и Джейн сдали свои паспорта и прибыли в Москву. На первых порах их встречали и принимали как королевских особ. Казалось, один только Александр замечал омерзительно грязные туалеты, отсутствие мыла, нахальных беспризорников, одетых в лохмотья и часами дожидавшихся возможности стащить объедки из ресторана. Пьяные драки в пивных, куда Гарольд брал иногда Александра, вызывали в мальчике такое отвращение, что он перестал туда ходить. Ему все меньше и меньше хотелось бывать вместе с отцом.