Под венец на автопилоте - Маргарита Южина Страница 21

Всю неделю Юлька прилежно являлась на работу в новых нарядах, и совершенно напрасно – Феликс только два раза заглянул к ним в кабинет, весело махал рукой Юльке, торопил Машу и быстро исчезал.

– Где это твой братец пропадает? – недовольно спрашивала Юлька каждый раз, и Маша постоянно отвечала, что тот полностью ушел в работу.

Вероятно, братец решил, что лечение сестры уже закончено, его присутствия не требуется, и Юлькины планы на его завоевание медленно и мучительно погибали. А между тем Маша была не в самой лучшей форме. Наедине с Юлькой про мужчин она могла трещать часами, однако при встрече с сильным полом (а Юлька специально вытаскивала ее на обед в офицерское кафе) девушка немела, бледнела и норовила спрятаться за спину подруги.

– Да чего ты их боишься-то? – прорабатывала потом ее Юлька. – Ну ты же видела, никто там шашкой не размахивал, на конях по головам не скакал, даже пистолета ни разу никто не вытащил! Зато видела, как на тебя смотрел молоденький такой солдатик?

– Это у которого ухо лейкопластырем залеплено?

– Ну, значит, видела… – вздыхала психолог. – Это уже радует… Давай, Марья, привыкай уже к статусу девицы на выданье, хватит от женихов шарахаться, того и гляди, счастье свое проворонишь!

Маша прилежно старалась не шарахаться, и у нее даже начинало получаться, но тут обязательно случался какой-нибудь непредвиденный пациент, который за один присест сводил на нет все достижения Юльки.

Так, например, произошло в пятницу. Уже в конце рабочего дня в кабинет ворвалась молодая женщина, дико огляделась, потом выскочила и вернулась уже с молодым мужчиной под руку. Едва они переступили порог, как мужчина руку выдернул, плюхнулся в кресло и зашипел на женщину:

– Уйди от меня, змея на моей груди! Уй-й-й, прилепилась…

– Здравствуйте, – хорошо поставленным голосом начала прием Юлька. – Какие у вас проблемы? Не стесняйтесь, расскажите мне, и, я уверена, мы найдем выход.

Парень скривился, а потом только мотнул головой в сторону своей спутницы:

– Это у нее вон проблемы! У меня теперь ничего нет, никаких проблем! Я свободный мужик!

– Вот! – подпрыгнула на месте женщина. – Вы слышите?! Он – свободный мужик! А как же наша регистрация?!. Гражданин психолог, вы его не слушайте, я его жена – Вероника Львовна Петрова, а он мой муж – Никита Аркадьевич Петров. У нас даже фамилия одинаковая, а он говорит – свободный! Да мы с ним… мы с ним пять лет вместе!

Юлька изобразила на лице милую, понимающую улыбку.

– Я очень рада, что вы вместе уже такой срок, а ссоры, непонимание возникают во всех семьях. Так что же произошло?

– Да в общем-то ничего серьезного! – дернула плечиком Вероника. – Просто он меня постоянно хочет убить.

Маша на соседнем кресле тихо охнула.

– Простите? – не поняла Юлька.

– Ну чего тут непонятного? – нервно дергалась молодая женщина. – Вот вчера, например, я проснулась. А он надо мной стоит уже с приготовленной веревкой! То есть совершенно определенно имел побуждения меня задушить. Еле уговорила его не делать этого… А три дня назад тоже – прихожу домой, а он меня с топором встречает! Ну прямо хоть домой не возвращайся! А еще до этого обещал с балкона скинуть, сама не помню, как это мне удалось его переубедить!

Юлька поняла, что, если сейчас молодая супруга не замолчит, Маше надо будет вызывать реанимацию.

– Так, достаточно. Я все поняла. Я только не понимаю, зачем вы все это терпите? – сурово сдвинула она брови.

Женщина изумленно покрутила пальцем у виска, потом спохватилась:

– Ой… простите… – на секунду смутилась она и тут же разразилась гневной тирадой. – Что значит – зачем?!! Вы психолог или кто?! Я с вами по-человечески делюсь горем, что, мол, люблю мужа, а он все время хочет остаться вдовцом! Я, конечно, могла бы пойти в милицию, но его ж посадят! А с кем я тогда жить буду?!

Тут не выдержал сам Никита Аркадьевич.

– С кем жить будешь?! – вскинулся он. – Да с теми, с кем ты шляешься! Вот, господин психолог, вот она тут говорит, мол, просыпается она, а я над ней с веревкой! Так она ж не сказала, что просыпается она, а рядом с ней мужик спит, сосед наш, а я и не с веревкой вовсе, а с его галстуком! Я ж, дурак такой, сначала его галстук в комнате обнаружил, когда с ночной смены пришел, еще так удивился, хотел жену разбудить, спросить, кто это у нас галстук потерял?! Глядь, ан нет, никто, оказывается, не терял! Хозяин, вот он – туточки спит! Нет, ну я, конечно, слова-то всякие говорил, только у меня веревки не было, а был галстук! Хотя, если честно, лучше бы веревка…

– Вы слышали! Ой, да не слушайте вы его, – замахала тоненькой ручкой зардевшаяся Петрова. – Он же у меня такой выдумщик…

Мужчина даже подскочил:

– Ни хрена себе – выдумщик! Это она вам тут чего говорит – приходит домой, а я ее топором встретил? Так вы сперва спросите, когда она пришла? Ее ж неделю дома не было! Она шлялась, а я и на работе, и по дому! И постирать, и пыль там всякую протереть, и суп сварить – все я! Конечно, я был с топором! Потому что мясо рубил на балконе! И мать моя была при этом, она же нам мясо-то из деревни и приперла! Выдумщик! И с балкона я ее не хотел выкидывать! Захотел бы – скинул, хрен бы меня кто тут переубедил! Еще и врет… А тут недавно прихожу домой, она постель расправляет, а на простыне копейка. Я ей по-нормальному говорю – убери копейку, все же деньги. А она: «Ой! Кто-то монетку бросил, видать, хочет вернуться!» Не, а я-то не бросал! И кто, получается, снова вернуться намылился?! Не-е-е-е, господин психолог, я теперь свободный человек! И как я вот это сообразил про свободу, так у меня, натурально, все проблемы куда-то подевались!

Вероника Львовна металась по кабинету – ей совсем не сиделось на месте, потом она пыталась прикрыть рот супруга тощенькой ладошкой. Тот лишь гордо отбрыкивался.

– Вы его даже не слушайте, хи-хи, – трещала Вероника, приседая на тоненьких ножках-веточках. – Про монетку – это я ему анекдот рассказывала, а он уже и свободным себя возомнил! Ну больной человек, чего с него взять… кстати, а вы мужчин не лечите? Ну там от всяких простатитов, других каких паразитов? Может, ему кишку проглотить? – заинтересовалась вдруг трепетная супруга.

При упоминании о чьей-то кишке бравое настроение Никиты Аркадьевича сменилось трусоватой осторожностью, а потом и вовсе вылезло протестом: