Маленькие радости - Оливия Уэдсли Страница 21

Король умер – да здравствует король!

Традиционная французская фраза

На следующий день леди Сомарец послала за Тони. Среди своего искреннего хотя и не подавившего ее горя она испытывала чувство досады от того, что Тони находится дома. Она предполагала не вызывать ее в течение нескольких месяцев. Тони медленно вошла в комнату, и даже леди Сомарец почувствовала минутное сострадание к ней. Лицо Тони посерело от усталости и горя, а вокруг глаз легли темные круги.

– Тетя Гетти, – сказала она безжизненным голосом, – как только я вернулась домой, я хотела спросить у вас, неужели дядя Чарльз не спрашивал обо мне?

Она ждала затаив дыхание. Нельзя себе представить, как много значит для нее ответ, который, как она чувствовала, она получит.

– Он спрашивал обо мне?

На лице леди Сомарец появилось жестокое выражение. В продолжение последних дней своей жизни Чарльз беспрестанно говорил о Тони, и леди Сомарец никогда без чувства боли не могла слышать, как он произносит ее имя. Но спрашивать о ней – он не спрашивал.

– Нет, – ответила она, – но он говорил о том злополучном дне, это мучило его даже во время болезни.

Тони отступила немного назад, и выражение отчаяния появилось снова в ее глазах.

Правда, Чарльз говорил об этом дне. Он, вероятно, предвидел с той ясностью, которая появляется иногда у людей перед смертью, тот путь, который лежит перед Тони. Он, вероятно, понимал в своем бессилии, насколько она нуждается в поддержке, которую он не в состоянии ей оказать.

Леди Сомарец смягчилась немного, видя это выражение отчаяния.

– Я уверена, что ты об этом жалеешь, – сказала она неловко, – дядя Чарльз теперь это знает.

Тони не могла говорить, она хотела крикнуть: «Он и тогда все понял», – но бесполезность спора с человеком, который не любил ее, становилась очевидной.

Она вдруг почувствовала себя бесконечно одинокой, юной и покинутой.

– О тетя Гетти, – сказала она с внезапным вздохом.

Леди Сомарец глубоко ненавидела сцены, она даже не плакала ни перед Робертом, ни перед своей горничной.

– Полно, полно, Тони, – сказала она, – я уверена, что ты горюешь по своему дяде, но ты должна помнить и то, что его смерть значит для меня.

– Да, я знаю, – прошептала Тони. Она схватила ее белую руку. – Тетя Гетти, я постараюсь быть хорошей и не огорчать вас. Я хочу этого.

– Это хорошо, – сказала леди Сомарец, – но было бы лучше, моя милая, если бы ты постаралась доказать свое послушание на деле. Я удивляюсь, что мадам де Ври позволила тебе вернуться без моего разрешения. Фэйн, который является наследником твоего дорогого дяди, совершенно правильно поступил, прислав мне утром телеграмму и спрашивая меня, как ему поступить. Он, разумеется, приедет домой.

– Я чувствовала, что не могу оставаться вдали, если дядя Чарльз болен, – ответила, запинаясь, Тони.

Мысль, что Фэйн все унаследует, была для нее совершенной неожиданностью. Прошли годы, как они не виделись, и она не могла себе представить, что из него вышло.

Фэйн появился во время завтрака, когда Тони одна сидела за столом и тщетно старалась есть. Он очень вырос и был красив. На нем был безупречный траурный костюм. Он наклонился к Тони и небрежно ее поцеловал.

– Ты выглядишь как будто несчастной, – заметил он. – Поторопитесь и принесите мне чего-нибудь горячего, Парсонс.

– Сейчас, сэр Фэйн, – ответил старый лакей дрожащим голосом.

Фэйн самодовольно посмотрел на Тони.

– Слышала? – спросил он, желая улыбнуться, но сам почувствовал, что улыбка не ко времени. – Звучит хорошо – сэр Фэйн – не правда ли?

– Не говори, – быстро возразила Тони. – Как ты можешь, если… если ты помнишь?

Фэйн вдруг надулся и стал барабанить пальцами по столу.

– Конечно, я очень огорчен, что бедный, славный дядя Чарльз умер, и вообще всем этим, – сказал он, – так же огорчен, как и ты, но мне не нужно выставлять этого напоказ.

Он хорошо позавтракал и вскоре после этого поднялся к леди Сомарец. Она приветствовала его и усадила рядом с собой на кушетку.

– Бедная тетя Гетти, – сказал он мягко, – вы выглядите очень усталой, вам надо следить за своим здоровьем.

Она погладила его по руке.

– Ты теперь глава семьи, Фэйн.

Ему приятно было слышать эти слова.

– Да, – ответил он тоном, слишком робким для него.

– Уинчес теперь принадлежит тебе.

Фэйн никогда не любил этот дом, который был слишком велик и неуютен, но владеть собственным поместьем было вопросом приличия.

– Дядя Чарльз хотел, чтобы я поступил на военную службу, – сказал он. – Я нынче заканчиваю, как вы знаете.

Они долго обсуждали его планы на будущее.

В леди Сомарец не было вероломства, она просто была женщиной, не способной на сильное чувство, вот и все. Она оплакивала Чарльза так же, как оплакивала бы смерть своего короля, с искренней, но безличной печалью.

Она посоветовалась с Фэйном насчет Тони.

– Я действительно не знаю, что мне с ней делать. Твой дядя всегда выбирал для нее школу, теперь это твой долг.

Фэйн из этого замечания вывел, что теперь он должен платить за дальнейшее образование Тони, и сразу решил, что она должна учиться в недорогом заведении. Он был мелочен в денежных делах, особенно где касалось мелких сумм.