Пляжный клуб - Элин Хильдебранд Страница 21

– Сестренка, младшая. У нее булимия. Родители водят ее к психотерапевту. Вы ведь знаете, что такое булимия? Сначала она наедается до отвала, а потом опустошает желудок.

Джереми закинул крекер в рот.

Лейси пригубила из бокала. Тут Джереми вновь заинтересовался фотографией.

– Ваш муж похож на одного актера, давнишнего. Дугласа Фэрбенкса. А сколько вы с ним прожили?

– Сорок пять лет, – ответила Лейси. – Я поздно вышла замуж. Мне тогда стукнул тридцать один год. Я делала карьеру, и многие, включая моего собственного отца, считали меня безнадежной старой девой. А вот Максимилиан взял и женился.

– Сорок пять лет в браке, надо же, – проговорил Джереми. – Много у вас детей?

Лейси частенько думала, а есть ли формула, чтобы рассчитать, сколько вопросов должен задать человек, прежде чем ляпнет бестактность, наступит на больную мозоль и спросит как раз о том, от чего заноет сердце. У Джереми это получилось на удивление быстро. Тяжко поднимать больную тему.

– Одна я. Поздновато мы поженились.

Джереми угостился крекером.

– Я так понял, вам было чуть больше тридцати. Это ведь не возраст.

– Для нас оказалось поздно, – возразила Лейси. Всю жизнь она видела причину своей бездетности в возрасте – к тому времени как Максимилиан вернулся с войны, ей стукнуло тридцать четыре, хотя в последние годы, после множества телевизионных программ о бездетных парах, она стала понимать, что ее бесплодие могло быть вызвано бесчисленным множеством других причин. Когда все их попытки оказались неудачными, Лейси загорелась идеей взять приемыша, но Максимилиан был категорически против. Они даже крупно повздорили, в первый и последний раз за сорок пять лет совместной жизни. Никакого усыновления – и точка! Он упрямо стоял на своем и в этот момент совсем не походил на человека, за которого она когда-то вышла замуж. В качестве аргумента Максимилиан рассказал ей историю одного парня, который вот так же усыновил дитя, а потом оказалось, что ребенок на четверть японец. «Ну и пусть, – возразила Лейси. – Хоть на четверть, хоть целиком. Какая разница?» «Ты не была на войне», – отрезал Максимилиан. Да, это правда. Лейси не довелось пережить ужасов войны, однако это не имело никакого отношения к теме их разговора. Ей просто хотелось ребенка.

Лейси бросила взгляд на фотографию Максимилиана, которую Джереми бережно водрузил на стол. Они прожили хорошую жизнь. Полную и разнообразную, насыщенную работой, поездками и встречами с интересными людьми. Вот только Максимилиан не сдержал своего обещания быть рядом до конца. Он умер во сне. И ведь даже не болел! Просто ушел. Как будто устал жить. Устал, вы подумайте! Они легли вместе, взявшись за руки перед сном, а проснулась она одна. Когда Максимилиан сказал свое веское слово по поводу приемного ребенка, он не догадывался, какую чашу одиночества ей доведется испить.

– Еще будешь? – предложила Лейси.

– Я налью.

– Хорошо, – сказал она, устраиваясь в кресле. – А то я что-то расслабилась.

Джереми приготовил напитки и вручил Лейси ее стакан.

– Расскажи мне, кем ты хочешь стать. Я слышала, в Нантакете ты проездом, а конечная твоя цель – Голливуд.

Джереми кивнул:

– Все верно. Осенью дерну на запад. Хочу быть агентом.

Агентом, подумала Лейси, типа ФБР? Ну уж это вряд ли. Это как будто «шпион». Наверное, ослышалась.

– Агентом? – для верности переспросила она.

– Да, продвигать актеров. Я сам думал стать актером, – продолжил Джем. – Пробовал в университете. Не получилось. Но и бизнес мне нравится. Вот и пришла мыслишка, а почему бы не податься в Лос-Анджелес и помогать там людям. Представлять их, рекламировать, чтобы они получали хорошие деньги. Быть им другом.

Куда катится мир, если тебе платят, чтобы стать другом?

– Замечательная мысль, – ответила она.

Джереми сцапал очередной крекер. Целый день на ногах, ничего удивительного, что мальчик проголодался. Не разогреть ли в горшочке рагу из тушеной меч-рыбы? А может, пусть заночует в ее домике? Впрочем, наверное, это будет уже перебор.

– А как относятся к этому твои родители? – спросила она.

Кусочек крекера встал поперед глотки, и Джереми закашлялся. Видимо, теперь она наступила на больную мозоль. Похоже, булимичная сестра – тема куда менее острая, чем его отношения с родителями.

– Они пока не в курсе. Предки хотят, чтобы я был дома, под присмотром, особенно учитывая ситуацию с сестрой. Чтобы я пошел в интернатуру на хиропрактика или еще кого. Так что про Калифорнию я им пока не сказал. Думаете, я очень плохо поступаю?

– Честно говоря, я вообще не пойму, почему дети так стремятся заслужить родительскую похвалу, – ответила Лейси. – Ее никогда не получить. Чем раньше ты перестанешь питать иллюзии на этот счет, тем счастливее проживешь. Вот, к примеру, я. Папа чего только не делал, чтобы устроить меня в Рэдклифф, а когда я решила заняться карьерой, вдруг стал противиться. Но это меня не остановило. У меня все равно было любимое дело и обожаемый муж.

Лицо Джереми прояснилось:

– Ну да, я тоже так думаю. Не понравится сначала – понравится потом, когда дело выгорит. Еще будут довольны.

– А лучше перестань-ка вообще беспокоиться, что скажут родители.

– Они ж не чужие, – ответил Джереми. – Растили меня, воспитывали.

– От родителя ничего не зависит. Ему остается лишь надеяться на лучшее, – проговорила Лейси. Она всегда считала, что именно такой философии будет придерживаться, если у нее когда-нибудь будет ребенок. Вырасти его, как сможешь, и отпусти на все четыре стороны.

Джереми как-то странно на нее посмотрел. Может, ему было невдомек, чему способны научить человека восемьдесят восемь лет жизни. Когда он поднялся, Лейси немного даже обрадовалась.

– Ну, мне пора, – сказал он. Наклонился и чмокнул хозяйку в щечку, получив еще очко в свою пользу. – Благодарю за хлеб-соль. За сыр и вино.

– Да не за что, приходи еще, – сказала она.

Джереми вышел из дома, аккуратно притворив за собой дверь. Лейси осталась сидеть в кресле. Можно было бы дотянуться до пульта и включить новости с Дэном Разером. Или встать и достать из холодильника рыбу-меч. Однако Лейси так и сидела, неподвижно сложив руки, будто парализованная одиночеством. Потом вдруг, поддавшись импульсу, пнула ногой кофейный столик, и с него с глухим стуком упала фотография Максимилиана. Это было даже приятно на миг, потому что тут ею вновь овладела досада, теперь уже на себя: не самая лучшая мысль проклинать мертвого любимого Максимилиана в такой день.