Беверли-Хиллз - Пат Бут Страница 21

Дрожащими пальцами Плутарх принялся за дело. Ему пришлось для этого встать на колени. Тело его вибрировало от возбуждения. Это было сродни религиозному экстазу. Обстановка была более чем подходящая. Никакой храм не способствовал бы лучше поставленной ею цели, чем бассейн на площадке, вознесенной над Лос-Анджелесом и дворцами покойных и ныне здравствующих голливудских звезд.

Судьба была всегда благосклонна к Плутарху. Сейчас он получит от нее подарок – право прикасаться к вожделенной плоти. Насколько далеко это право распространится, он не смел и загадывать. Но пока ему не ставились никакие преграды, и пальцы его продолжали свое путешествие по великолепным женским ногам. Дэвид старался продлить удовольствие, сдерживая себя и манипулируя с несвойственной ему нежностью.

Ее голос вдруг ворвался в водоворот его мыслей.

– Дэвид, у меня появилась идея. Я хочу, чтобы мы поужинали вместе. В одном из бунгало при «Сансет-отеле». И чтоб было все… розовое шампанское, цветы, красивая музыка… все, как полагается…

Он с трудом сосредоточился на том, что она говорит.

– Мы могли бы устроить это здесь, – наконец выдавил из себя Плутарх.

– Нет. Это должно состояться в «Сансет-отеле», – мечтательно, но с железной непреклонностью проговорила Каролин. – Сегодня.

Уверенная, что отказа не последует, она все же произвела некое телодвижение, заставившее его мысли и ощущения взвиться смерчем.

– Конечно… – пробормотал Плутарх. – Разумеется, я все устрою…

– Да? И еще, Дэвид, я совсем забыла… – ласковым ручейком полилась речь из ее уст. – Мы будем ужинать втроем…

Каролин, вступив на территорию парка при «Сансет-отеле», мгновенно очутилась в волшебном царстве растений, ботанических чудес, которые были здесь в изобилии. К сожалению, сюда доносились посторонние шумы – говор гостей и официантов из ресторанов для миллионеров средней руки и из зала звезд, звяканье посуды.

Бунгало, расположенные здесь, сдавались за скромную плату в тысячу долларов за ночь, и хоть цветов вокруг было много, это было не то, чего ей хотелось. Каролин прошла по аллее, окутанной, как праздничным покрывалом, цветущими гроздьями, спустилась по нескольким ступеням, подделанным под древний, замшелый мрамор, послушала легкий шум искусственных родников с минеральной водой, якобы пролагающих нелегкий путь сквозь горные породы, наконец подобралась к цели.

Она ткнула пальцем в стену бунгало, выстроенного в староиспанском стиле. В ней взыграла злоба, и, если бы у нее была кирка в руках, Каролин бы с размаху ударила по камню и высекла искры. Но пока лишь ее кроваво-красный, наманикюренный ноготь покорябал стену, за которой обитал Роберт Хартфорд.

– Вот его логово, – по-змеиному прошипела Каролин. Ее окрашенные под цвет пламени волосы вдруг вспыхнули словно живым огнем, когда на них упал солнечный луч, пробившийся сквозь листву.

– Подонок! – в тон подруге и хозяйке прошептала Канга, неотступно следующая за спиной у Каролин.

Канга не могла простить Хартфорду его оскорбительный, демонстративный уход с сеанса в «Сансет-отеле», однако спрашивать у хозяйки, как та намерена поступить, было бесполезно.

На этот раз она услышала от хозяйки пусть неопределенный, но все же ответ:

– Он получит свое… не сомневайся.

Обе женщины проследовали под аркой одуряюще пахнущих растений к дубовой, окантованной сталью двери с номером девять. Каролин нажала кнопку звонка.

Плутарх распахнул дверь после продолжительной паузы, и волна мощной музыки Вагнера, вырвавшаяся из замкнутого пространства бунгало, едва не сбила Кангу с ног. Но, разумеется, Каролин даже не шелохнулась. Никто из них троих не произнес ни слова.

Они также молча прошли в комнату, заполненную цветами. Преобладал белый цвет – белые лилии, орхидеи, гладиолусы, гардении. Сам Плутарх явно нервничал, но по-прежнему хранил молчание.

Телевизор, водруженный на изысканный столик, светился, но звук был отключен. Шли новости Си-эн-эн, а под картинкой ползла лента с цифрами стоимости биржевых акций. Мощные оркестровые атаки «Тангейзера» Вагнера, казалось, заставляли содрогаться каменные стены бунгало.

На сервировочном столике разместились три бутылки, вероятно, именно розового шампанского, которое подается в «Сансет-отеле» в фирменных ведерках, заполненных измельченным льдом. Тяжелое серебряное блюдо было доверху наполнено белужьей икрой, и из этой массы предусмотрительно торчали три серебряные ложечки. Все по правилам самого в мире знаменитого сервиса, который предоставляет «Сансет-отель».

Каролин решительно прошагала по комнате, мгновенно отыскала нужную розетку и выдернула шнур. Наступила тишина.

Плутарх нервно облизал языком пересохшие губы и первым нарушил молчание, нависшее тяжелой грозовой тучей.

– Вам не нравится Вагнер?

– Мне нравится шампанское, – с улыбкой ответила Каролин.

Он не отрывал от нее глаз, пока срывал проволоку с пробки и откупоривал бутылку. Пальцы его дрожали. Тихий хлопок заставил Дэвида вздрогнуть, но затем он был повергнут в полное изумление, когда Каролин отчетливо и громко приказала:

– Разденься, Канга!

При этом Каролин сохраняла на лице сладкую улыбочку, как будто ее команда ничем не нарушала естественный ход событий. Она подняла руку, словно дирижер, управляющий действиями оркестра, в котором Плутарху предназначено терпеливо ждать своей очереди ударить в медные тарелки.

Под ее гипнотизирующим взглядом он налил в бокал шампанское доверху и протянул ей. Он уже сознавал, что стал участником действа, недоступного его пониманию.

Каролин откинула голову и рассмеялась, торжествуя. Она заимела его окончательно. Шампанское, пролитое им от чрезмерного усердия на полированную поверхность стола, он согласился бы вылизать, если б она дала такую команду.

Каролин наконец соизволила принять у него из рук бокал и следила, как его глаза слегка скосились в сторону Канги. Каролин пригубила шампанское и посмотрела, послушна ли Канга ее приказу. Однако девушка медлила. Ее пухлый ротик был полуоткрыт в растерянности и удивлении, а нежный подбородок вздернулся вверх в знак протеста.

Киркегард грозно сдвинула брови, выражая недовольство тем, что ее распоряжение не выполняется, но потом почти сразу же выражение ее лица смягчилось. Теперь она воздействовала на девушку ласкающими токами. Она медленно посылала ей фразы: «Ты же веришь мне, так подчиняйся. Ты любишь меня, так верь мне. Твоя вера в меня – есть и любовь ко мне». Эти слова закрутились светящимся колесом в мозгу Канги. Ее воля ослабела, растопилась, как воск на огне.

Пальцы ее принялись расстегивать пуговицы на блузке. Она молчала, но ее мимика была настолько выразительна, что в тишине явственно слышались ее ответные слова, произнесенные лишь мысленно: «Не знаю, зачем я это делаю. Я так поступаю ради тебя… только для тебя…»