Красное платье - Алла Осипова Страница 21

— Я уже была замужем за иностранцем, — напомнила я.

— Да, но быть женой американца намного надежнее. — Рон рассмеялся и шумно отхлебнул воду из бокала.

— Женой?! — вновь удивилась я.

— Да, Лиза, а в качестве кого я приглашаю тебя в Америку, как ты думаешь? — посерьезнел Рон. — Я развелся с Розали.

— Все это так неожиданно… — растерянно промямлила я. — Но я не могу сейчас никуда поехать. Ведь ты сам все эти годы направлял меня, чтобы я развивала бизнес, строила свое дело. Я не могу бросить свое дело! Ты противоречишь сам себе: столько времени толкал меня шаг за шагом, чтобы я стала бизнесвумен, — и вдруг!

— То есть ты не против? — улыбнулся Рон. — Только позже?

Я замолчала.

Рон смотрел на меня нежно и улыбался.

— Понимаешь, Лиза… Я уже не мальчик и прекрасно понимал, что все это очень сложно. Все эти годы я пытался встречаться с другими женщинами разных национальностей. Ничего не получилось. Я думал только о тебе, потом стал ловить себя на мысли, что разговариваю с тобой, делюсь впечатлениями. Я боролся со своим чувством. Изо всех сил, но оно победило. Теперь я могу сказать тебе открыто: я люблю тебя. Ни одна женщина в мире не представляет для меня такого интереса, как ты.

Знаешь, обычно люди на расстоянии забывают друг друга. Сначала перестают посылать письма, потом звонить, потом перестают думать друг о друге. А я все время с тобой, днем и ночью… Так уж получилось. В мечтах и в мыслях.

Меня беспокоит только одна банальная вещь. Возможно, не очень-то удобно ее обсуждать, но… Это только в мыльных операх и карманных женских романах все герои и героини красивы, успешны и у них все сразу получается, в жизни так не бывает…

Ты ведь была замужем за жгучим и страстным латиноамериканцем, мой темперамент значительно скромнее. Для меня любовь — это нежность, забота о развитии личности партнера и его благе. Для меня дневная жизнь и дружба значительно важнее, чем ночь. Может быть, это странно слышать из уст мужчины, но это так…

Рон разволновался, нервно схватил бокал с водой, задел рукавом тарелочку с хлебом и уронил ее содержимое. Я попыталась ему помочь, мы оба вскочили — и вдруг наши руки встретились. По моему телу прошел электрический ток, мне стало трудно дышать. Рон стоял близко-близко ко мне, держал меня за руку. Мы точно оцепенели. По нашим телам шел какой-то невероятный импульс.

— Поднимемся наверх, — через силу прошептал Рон сухими губами.

Я, зачарованная, кивнула. Меня уже не было. Я превратилась в податливый пластилин.

Рон оставил на столе несколько купюр за ужин, вынул розы из вазы — через несколько минут мы вспорхнули на лифте и оказались около двери его номера. Рон усыпал розовыми лепестками пол своего номера и… поцеловал меня. Этот поцелуй длился целую вечность, мы словно пили из чаши нежность наших душ. Его длинные руки пришлись мне как раз впору, они были везде, обнимали мое тело, как будто защищая его от всех горестей окружающего мира. Рон целовал кончики моих пальцев, волосы, глаза, моя отзывчивая кожа расцветала под его пальцами. Мне было стыдно, но в этот момент я забыла обо всем — о том, что умерла бабушка, о том, что давно нет любимого папы, о том, что меня ждут дома мама и сын и сегодня я планировала разработать еще три модели… Время остановилось, я была отзывчивой кожей и поцелуем, мое сознание забыло обо всем… я забыла о Хорхе! Я о нем вспомнила, но он мне уже не мешал быть с Роном, почти…

— Хорхе, — вдруг прошептала я.

Рон резко отстранился от меня.

— Хорхе? — прошептал он горестно.

— О нет! Ты… ты неправильно меня понял! Наоборот, я о нем забываю, забываю, он уже далеко… — сбивчиво зашептала я, прижимаясь к Рону всем телом, но он отпрянул от меня.

— Но он между нами. Даже сейчас, когда я чувствую, что ты уже хочешь быть со мной…

— Нет, нет, это не так! Я просто вспомнила… просто… бабушка умерла, мне тяжело, ты приехал так не вовремя, но я… я люблю тебя! Я тоже тебя люблю! — Я заплакала, слезы текли у меня по лицу потоками, я даже не успевала их утирать. Я знаю, что в такие минуты становлюсь ужасно жалкой, смешной и некрасивой.

Рон сел передо мной на колени, достал свои фирменные одноразовые платочки и стал утирать слезы. Я тихонько скулила, обняв его за шею. Рон молчал, ласково поглаживал меня по голове, как маленького ребенка.

— Тебе еще важен Хорхе? Скажи мне честно, Лиза.

— Да нет же, нет! Просто язык любви для меня — испанский… Пойми меня, ведь Хорхе первый и практически единственный мужчина в моей жизни, отец моего ребенка, и я про любовь думаю на испанском… — быстро-быстро оправдывалась я. Мне хотелось по-настоящему быть с Роном, но что-то погасло, ушло, сломалось. Чего-то недоставало. Это ощущение нехватки какой-то детали словно повисло в воздухе гостиничного номера между мной и Роном. Он встал, отряхнул брюки, отвернулся к окну. Потом, совершенно отстраненный, подал мне руку. Все, я его спугнула. Навсегда. Вот дура!

— Иди умойся, Лиза. Я провожу тебя домой. Наверное, снова мне нужно ждать… Но сколько? Год? Два? Десять? Может быть, тебе стоит сходить к психоаналитику? Такое впечатление, что прошлое не отпускает тебя… Ведь мы могли бы быть счастливы вместе, я в этом уверен… Может быть, мне выучить испанский, чтобы ты меня лучше воспринимала? — горько усмехнулся он.

Я снова заплакала, почувствовала себя виноватой и совершенно несчастной. Я все испортила. Почему так странно все устроено?

…Рон провожал меня домой печальный и потерянный. Он нес увесистый пакет с новыми подарками из Америки для нашей семьи. Снег кружился серебристой вуалью. Было грустно. Мы молчали и вздыхали всю дорогу до дома.

Рон заглянул к нам домой. Именно заглянул. Поприветствовал Богдана и маму, выразил соболезнования по поводу кончины бабушки и, наскоро выпив чаю, ушел, сжав на прощание мою руку почти до хруста. Он выглядел отстраненным и погасшим, точно елка, на которой отключили гирлянду сияющих лампочек.

— Если надо, я выучу испанский. Да хоть китайский, если только тебе это так необходимо… — вновь на мгновение воодушевился Рон.

— Да нет же, нет, не надо! Какой там испанский тебе учить, ведь ты так занят, — сказала я.

… Рон улетел через день и пару месяцев мне не звонил. Я места себе не находила, хотела сама ему позвонить, но останавливала себя, буквально кусала себя за руку.

«Нет, ты должна ждать. Если это у него сильное и настоящее чувство — он позвонит, он поймет и простит ту нелепость, а если все несерьезно, что ж… Зачем же мне ему звонить…» — изо всех сил уговаривала я себя.

Мама, бледная я похудевшая после бабушкиной смерти, решила поинтересоваться развитием наших с Роном отношений. Я старалась последние месяцы обходить эту тему стороной, делала вид, что тороплюсь, или переводила разговор на другую тему, но теперь мне самой захотелось с ней посоветоваться.

— Мама, понимаешь, я не могу понять… Это какая-то совсем другая любовь, не такая, как любовь к Хорхе. Хорхе я любила безоговорочно, он был идеалом, как будто явившимся из моих детских снов… А Рон для меня больше друг, хотя… не совсем, конечно. Мне даже смешно это обсуждать, ведь мне уже за тридцать, я смотрю на женщин моего возраста — у них было по сто мужей, любовников, они знают тактику и стратегию отношений, а я все эти годы только работала, училась, пробивалась, зарабатывала, выкарабкивалась из нужды и пропустила… наверное, пропустила жизнь и молодость, копаясь в воспоминаниях. Всех мужчин вольно или невольно сравнивала то с Хорхе, то с Роном… — рассуждала я, сидя на диване, укутанная с ногами пледом. Мама гладила меня по голове, как в детстве.