Повелительница бурь - Мэри Гилганнон Страница 21

Девушка едва удержалась от того, чтобы не разрыдаться. Прошлая жизнь закончилась, словно ее и не было, а случавшиеся тогда беды и заботы теперь казались совершенно ничтожными. Подумать только, когда-то все ее мысли были заняты браком между ней и Сивни Длиннобородым! Тогда она не знала, что значит настоящее отчаяние. Хотя Сивни и представлялся ей отвратительным и грубым, он бы никогда не отверг то тепло, которое она могла принести в его дом. Наверняка он бы защищал ее, даже баловал; зато теперь с ней обращались хуже, чем с собакой.

Трудности ее новой жизни только начинались. Она слышала, что норманны используют пленников для выполнения тяжелых работ на своих полях. Неужели теперь ее судьба – проклинать жизнь в бесконечном рабстве? В другом случае ее будут использовать как рабыню для постельных утех, а потом просто вышвырнут, когда она потеряет свежесть и привлекательность.

Фиона всхлипнула. Какой же она была дурой – предала своих родных, своего отца! Острая боль жалости к себе пронзила ее, и на палубу уносящегося в темноту ночи корабля викингов из ос глаз брызнули горькие слезы отчаяния.

Женщина плакала: до Дага явственно доносились ее рыдания. Он попытался заставить себя не обращать внимания на эти разрывающие его сердце звуки, ведь она была всего лишь испорченным капризным созданием. Ему с самого раннего детства внушали, что преданность роду куда важнее самой жизни, и с точки зрения его соотечественников, помощь, оказанная ему ирландкой была совершенно непростительным предательством.

Но все же почему она это сделала? Пожалела его, раненого, беспомощного, брошенного в отцовскую темницу, и решила вылечить, потому что не могла видеть его страданий? Даг вполне мог понять подобные чувства; он и сам с трудом переносил страдания других людей. Будучи ребенком, он постоянно возился с ранеными животными, несмотря на насмешки друзей, которые считали подобные сантименты признаком слабости.

Но сочувствие к слабому было наверняка не единственной причиной: ирландка не только обработала его рану, но и пыталась соблазнить его. Что же побудило ее спуститься в подземную темницу, где она разделась и попыталась отдаться врагу своего отца? Во всем этом не было никакой логики. Сначала она предала свой род, ухаживая за врагом, а затем, когда Даг спас ее от насилия и смерти, гневно отвергла его. Если бы женщина и в самом деле была так развращена, ей не составило бы труда удовлетворить любого мужчину. Вместо этого она плюнула ему в лицо.

Неожиданная догадка заставила его похолодеть. Теперь эта женщина знает, что она находится на борту корабля Сигурда, что все люди служат ему. Не вообразила ли она, что сможет стать наложницей брата, после чего ее тонкую гибкую шею обовьют жемчуга, а нежные руки не будут знать другой работы, как только разминать усталые мышцы своего властелина да ласкать символ сто мужественности?

Подобная картина застала Дага врасплох. Как это по-женски – выбрать себе в качестве властителя человека из высших слоев общества. Разве Кира не сделала того же?

Даг с горечью стал думать о той, которая все прошлое лето делила с ним ложе в крошечной спальне. Ему вспомнились ее волосы цвета спелой пшеницы, темные глаза и высокая колышущаяся грудь. Эти образы все еще вызывали в нем боль, но была ли то боль желания или ненависти, он не смог бы сказать. Тогда ему так и не удалось простить ей кокетства с другим мужчиной ради единственной цели – выйти замуж, пусть даже ее избранник и был стариком с большим животом и кривыми зубами. Даг до сих пор удивлялся, почему она предпочла ему такого человека. Будучи высоким, хорошо сложенным воином, он никогда не имел проблем с наложницами; известно было ему и то, что женщины провожают его взглядом, когда он проходит мимо. Ах, все это были подружки на ночь, а не на всю жизнь. Кира откровенно сказала ему, что должна думать о своем будущем и о будущем своих сыновей, Снорри же принадлежат изрядные наделы земли, и он слывет искусным торговцем. Отец ее, разумеется, был с ней совершенно согласен.

Сигурд всегда уверял Дага, что это даже и к лучшему. Что ему в женщине, которой нужен не муж, а его богатство или положение? И все же случившееся уязвило и его гордость, и его сердце. Он так заботился о Кире, а она отвергла его. Больше он не повторит подобной ошибки.

Даг беспокойно заворочался в спальном мешке. Рыдания женщины – усилились: теперь они звучали громче и отчетливее, проникая ему глубоко в душу. Пусть ее поступок смахивал на предательство – он все равно не мог забыть, с какой нежностью и заботой она лечила его раны, смывала грязь с израненного тела, носила ему воду и пищу. Благодаря ей он остался в живых и как же потом отблагодарил ее за это – провел Сигурда и его воинов к стенам крепости ее отца, а те убили ее родных и сожгли и уничтожили все, что эта женщина почитала самым дорогим на свете!

Незваное чувство вины снова вернулось к нему. Да, он спас жизнь этой женщине, но на что он обрек ее? Теперь она рабыня, и ей суждено окончить свой век в непосильном труде и услужении господам. Лучше бы он оставил ее среди дымящихся развалин поселения ее отца; там бы кто-нибудь позаботился о ней, дал кусок хлеба и крышу над головой. Он не должен был приносить ее на корабль и делать своей пленницей. Увы, теперь было слишком поздно жалеть об этом.

Даг вздохнул. Если бы только она по доброй воле отдалась ему! Он был почти уверен, что такое возможно. Их единственный поцелуй стал обещанием грядущих восторгов. Если бы она только предложила ему толику того огня, который разгорелся между ними в глубине подземной темницы…

Викинг резко перевернулся на другой бок. Он не может позволить себе чувствовать жалость к этой чужеземке. То, что приходится ей сейчас переносить, ничуть не тяжелее доли очень многих женщин. Жизнь всегда жестока, а ирландский правитель оказался слабым вождем и должен был умереть: вот почему его дочь лишилась защитника и стала рабыней. Сильный побеждает, слабый погибает или покоряется, и никто не может изменить этот закон.

Тогда почему же на этот раз он не чувствует себя правым? Его едва не вывернуло, когда он смотрел, как Сигурд со своими людьми изрубили отца его спасительницы и его воинов. Конечно, они заслужили смерть за то, что сделали с ним, но даже понимая это, он не чувствовал никакого удовлетворения от их смерти.

Сомнения продолжали терзать душу Дага. Он не должен поддаваться им, не должен сомневаться в кодексе воинской чести, которому следовал всю свою жизнь. Это тоже вина женщины. Из-за нее он больше не мог смотреть на ирландцев как на безликих врагов, которые заслуживают только смерти.

Выбравшись из спального мешка, Даг выпрямился и подошел к корме, на которой Рориг управлял кормовым веслом.

– Мне что-то не спится, постою у руля, – сказал он молодому воину.

Кивнув, Рориг передал ему рукоять весла и отправился спать.

Даг с наслаждением вдохнул свежий морской воздух. Рука его все еще болела, и все же лучше было занять себя чем-нибудь, а не лежать на палубе, напрасно стараясь заснуть. Подняв лицо вверх, викинг обвел взглядом купол небес, привычно находя нужные ориентиры, по которым следовало править драккаром. Почувствовав прилив энергии, он с облегчением вздохнул. Блеск звезд над головой, плеск волн за бортом, ощущение мощи корабля и своей воли над ним – все это сливалось для Дага в одно привычное ощущение. Тихая оседлая жизнь не для него; его судьба – скользить под парусом над бурным морем, пока валькирии не вознесут его в Валгаллу.