Влюбленный халиф - Шахразада Страница 21

Вскрикнув, почтенная женщина бросилась к печи и начала лихорадочно вытаскивать оттуда лепешки. К величайшему разочарованию Нур-ад-Дина, они были удивительно хороши и румяны. Ни пригоревшей корочки, ни черных пятен на аппетитных боках лакомства, до которого он сам был великим охотником, а Мариам — непревзойденной мастерицей.

— Я же говорила! — торжествующе воскликнула она. — Чтобы у меня подгорели лепешки? Да этого просто быть не может! Такого не допустит и сам Аллах всесильный и всемилостивый!

— Он так и останется в неведении, мой друг?

— Должно быть… Мне отчего-то не хочется, чтобы удивительным видениям этого почтенного человека нашлось обыденное объяснение. Уж если чудеса случаются, то пусть будут настоящими.

— Пусть, мой друг… — В голосе мага отчетливо слышна была улыбка. Так, должно быть, может улыбаться учитель успехам своего усердного ученика.

Нур-ад-Дин удрученно склонил голову. Сейчас его паника казалась ему еще более нелепой. Но, увы, объяснения ей он все так же найти не мог. И предстояло еще объясниться с уважаемой Мариам… И, конечно, извиниться перед ней.

Причем, извиниться не единожды. Ибо платье ее было мокрым от ворота до подола — он, Нур-ад-Дин, не пожалел воды для спасения уважаемой ханым; кроме того, он, неуклюжий глупец, поставил под сомнение честь Мариам как хозяйки, что было — о, с этим не может не согласиться любой опытный мужчина! — провинностью куда более тяжкой, чем даже сотня ведер воды.

Почтенный купец склонил голову, прикидывая, с чего начать разговор. Мариам, уперев руки в бока, сверлила его насмешливым взглядом.

— Аллах всесильный и всемилостивый! — воскликнула почтенная вдова. — Ну какой ты неловкий, Нур-ад-Дин! Вбежал, облил меня водой, оставил открытой калитку… А если бы какой-нибудь лихой человек воспользовался этим?

— Я бы защитил тебя, несравненная! — пробормотал Нур-ад-Дин. Что-то в голосе Мариам подсказало ему, что она не очень сердится на своего нежданного спасителя.

— О, не сомневаюсь. Должно быть, еще более рьяно, чем от пожара. Надеюсь, что жива бы я все-таки осталась. Но и только… Хотя и за это стоило бы благодарить Аллаха всесильного и всемилостивого.

— Ты меня делаешь истинным чудовищем, незабвенная, — робко заметил Нур-ад-Дин, поднимая голову. Он увидел, что Мариам не сердится, что в ееглазах больше смеха, чем гнева, и потому чуть осмелел. — Разве мог бы я поднять руку на столь прекрасную женщину?

— О, если бы считал, что этим сможешь защитить ее… Ведь смог же ты едва не утопить меня, защищая от несуществующего пожара!

— Прости меня, добрейшая из женщин. Я столь сильно за тебя перепугался, что почти не помнил себя.

Мариам вздохнула и нежно посмотрела на своего спасителя.

— Я вовсе не сержусь на тебя, добрый мой Нур-ад-Дин. Более того, я даже благодарна тебе. Ибо ты, сам того не желая, вернул меня на землю из прекрасных грез. Кто знает, что стало бы со мной, задержись я там на миг дольше!

Нур-ад-Дин просиял.

— О счастье! Ты не сердишься — и твой почтительный раб счастлив! Но… прости меня, прекраснейшая, быть может, это непозволительная вольность…

— Говори уж, — махнула рукой Мариам, — я и в самом деле не сержусь. Не рассержусь, должно быть, и на неумные слова…

Нур-ад-Дин поклонился. А потом, подняв голову, спросил:

— О, если это и в самом деле так, то не будешь ли столь гостеприимна, чтобы угостить меня такими прекрасными лепешками?

Мариам рассмеялась.

— О, мой добрый друг и всегда желанный гость! Я буду даже более гостеприимна: накормлю тебя разными вкусными вещами, а не только свежимилепешками. А если ты пришлешь ко мне завтра свою дочь, я расскажу ей, что и как следует готовить.

— Благодарю тебя, — качнул чалмой Нур-ад-Дин. — Но тогда, о лучшая из женщин, не забудь ей сказать, сколько ведер воды должен принести с собой мужчина, чтобы получить столь изысканные лакомства.

Мариам рассмеялась и увлекла его в дом — там было и прохладнее, и уютнее.

— Но что же будет дальше, мой друг?

— Полагаю, уважаемый Алим, последуют новые чудеса. Например, почти взрослый сын почтенной ханым решит вымыть посуду…

— Нет, такого я представить себе не могу.

Да и как мог себе такое представить невидимый маг, чтобы мужчина и женщина в доме поменялись местами?! Чтобы юноша не упражнялся с мечами или с колдовским зельем, а опустился до черной женской работы? Воистину, если бы такое произошло наяву, то он, неспящий Алим, решил бы, что мир перевернулся и люди теперь будут ходить по небу.

Свиток двенадцатый

— Ну, так смотри же!

Мераб чувствовал себя настоящим волшебником — не дешевым ярмарочным шутом, нет, настоящим повелителем миров. Поистине, это было пьянящее, кружащее голову ощущение!

Он представил себе, как взрослый сын почтенной ханым, тоже именуемый Нур-ад-Дином, входит в дом после тяжкого дня, проведенного на шумном базаре…

Мать, и это было первое чудо, не ждала его прямо у калитки, прислушиваясь к шагам на улице. Более того, ее и вовсе не было во дворике. Зато на месте, где обычно стояла лаковая скамеечка, украшенная узором из цветущих маков, сейчас разлилась огромная лужа воды, а скамеечка, словно безумный кораблик, тихо покачивалась на ее поверхности…

«О Аллах всесильный, — пронеслось в голове Мераба, — почему именно кораблик? Должно быть, мысли о скором нашем отъезде все же не дают мне покоя. Однако что будет делать Нур-ад-Дин теперь, когда его мир неузнаваемо изменился?»

Удивило Нур-ад-Дина и то, что печка, обычно весело гудящая пламенем, сейчас тиха и холодна. Неужели матушка столь заболталась с приятельницами, что еще не вернулась домой? Но как же такое может быть?!

Словно подслушав эти недоуменные мысли сына, Мариам появилась прямо перед его носом. О нет, она не возникла ниоткуда, словно призрак. Просто юноша совсем забыл, что в доме есть подпол и что он глубок и хранит превеликое множество нужных хозяйке мелочей. Вот из этого люка и появилась уважаемая Мариам-ханым.

И тут Нур-ад-Дина ожидало второе чудо: его мать улыбалась. Более того, она сменила свое обычное темное строгое платье не более светлое и яркое, к тому же повязав узорчатую шаль необыкновенной красоты, которую его отец, уважаемый Абусамад, подарил жене незадолго до своей смерти.

— Мой мальчик, угомонись ненадолго. Не придумывай новые чудеса, пусть эти уважаемые люди разберутся с изменениями, что уже произошли в их жизни.