Это подиум, детка! Сказка о московских куколках - Маша Царева Страница 21

Алена пожала плечами. Она неоднократно видела, как некоторые манекенщицы прикладывают свои точеные носики к дорожкам белого порошка, наспех рассыпанным по столику для грима. Кокаин был в моде.

– Да ладно, ты что, никогда не пробовала? – Марианна все поняла по ее лицу. – Ну ты даешь! Получается, я лишаю тебя девственности. Ну смотри, как надо!

Она извлекла откуда-то свежий номер Glamour, отточенным быстрым движением высыпала горку порошка, прячущегося в перстне. Краешком кредитной карточки разлиновала ее на четыре аккуратные тонкие полоски и наклонилась, зажав пальцем одну ноздрю. Вдохнула шумно, как африканский слон. Белая дорожка исчезла в ее аккуратно прорезанной ноздре.

– Видела? Теперь давай ты!

Алена неуверенно пожала плечами. Не так давно, пару недель назад, она видела, как семнадцатилетняя манекенщица по имени Зоя рухнула на пол гримерной, и ее длинные конечности судорожно задергались. Все столпились вокруг, кто-то завизжал, кто-то вызвал «Скорую», кто-то плеснул ей в лицо воды. Зоя эта рядовой моделью не была. Зеленоглазая мулатка, она пользовалась бешеным успехом у модельеров – ее кофейной кожей, мелко курчавящимися волосами и пухлыми негритянскими губами любили разбавлять славянскую тривиальность модных показов. К тому же она была лицом известной косметической марки и подумывала вообще перебраться в Париж. Приехавший врач констатировал интоксикацию, на Зоино заострившееся лицо надели кислородную маску. Говорят, она не выходила из комы восемь дней. А когда наконец очнулась, ничего не помнила, не была способна произнести и двух слов и упорно ходила под себя. В модельном мире она больше не всплывала. Всем было известно, что Зоя с пятнадцати лет баловалась кокаином, а в последнее время и вовсе не знала меры…

– Ну что же ты? Не бойся, с первого раза не привыкнешь! – Марианнины миндалевидные глаза увлажнились, блеснули потусторонним светом. Словно черный космос распахнулся в ее расширившихся зрачках.

Алене с утра нездоровилось. Кажется, снова давал о себе знать обнаружившийся еще в младшем школьном возрасте гастрит. Позавтракать она не успела, пообедать – тоже, и вот теперь в ее желудке противно пульсировала сосущая черная дыра. На улице было душно, ноги отекали в тесных туфлях. Марианна казалась инопланетянкой в этом мире, состоящем из сплошных проблем. Ее красивое лицо светилось такой ненаигранной беззаботностью, губы кривились в готовности смеяться, задорно блестели глаза…

И Алена решилась.

Наклонившись над журналом, она аккуратно втянула сначала одну дорожку, затем другую. Нос сразу онемел, горло почему-то заледенело. Но, учитывая жаркий день, это было приятно. И вообще, ей стало как-то приятно и легко. Марианна рассказала какой-то анекдот, Алена не поняла смысл, но все равно расхохоталась – от всей души, аккуратно смахивая слезы с накрашенных ресниц. Казалось, за пятнадцать балконных минут они умудрились переговорить обо всем на свете. Марианна рассказала о своей жизни, Алена – о своей, обе в ту же секунду забыли услышанное. Голод отступил на второй план, головная боль и усталость – тоже. Это казалось невероятным, но Алене захотелось танцевать.

На подиум она вышла, пританцовывая, и на лице ее сияла широкая искренняя улыбка. Забывшись, она кружилась лишние две с половиной минуты, за что получила нагоняй от режиссера показа.

На первый взгляд тот вечер ничем не отличался от других, ему подобных. Каким-то чудом Алену отобрали на показ нижнего белья. В агентстве существовал небольшой каталог «бельевых» моделей – девушек с формами, на ком стринги, бикини и кружевные пеньюары сидели соблазнительно. Алена со своим почти полным отсутствием половых признаков в эти стандарты никак не вписывалась.

– Мамочки, что это за чудо? – заверещала представительница бельевой фирмы, едва Алену увидев. – Доска два соска! Откуда ты такая взялась, деточка?

Другие манекенщицы, гордые носительницы природных и силиконовых бюстов, переглянулись и презрительно хмыкнули.

– Из Podium Addict, – бесхитростно ответила Алена.

– Я убью Хитрюк! Но что поделаешь, другой-то девушки нет… Ладно, зато у тебя ноги длинные. Я тебе подберу стринги, чтобы это подчеркнуть… Слушай, а ты никогда не думала вставить силикон? Могу дать телефон замечательного хирурга.

Алена ничего не ответила. Грохнула рюкзак с туфлями и вечной спутницей – дешевой минералкой – на свободный стул. Тотчас же выяснилось, что стул этот уже был безмолвно занят брюнеткой лет тридцати, похожей скорее на стриптизершу, чем на модель. С тщательно замазанными возрастными отметинами, с затянутым в плотные колготки легким целлюлитом, с макияжем женщины-вамп и говорком гулящей девицы из отдаленных районов Подмосковья, она с явным удовольствием сообщила об этом растерявшейся Алене. Все замерли, предвкушая ободряющий скандалец. Все понимали, что на самом деле пресловутый стул был свободен, просто у новенькой длинноногой выскочки надо было отнять хоть толику пространства. И на минутку Алена почувствовала себя так, словно она снова вернулась в школу, и за ней, одиноко бредущей по коридору с учебником английского, по-шакальи бегут одноклассники, скандируя «Дыл-да!». Включился какой-то внутренний биохимический механизм, привычно реагирующий на дразнилки тщательно сдерживаемыми слезами.

Но потом Алена вспомнила, что она давно не та сутулая девчонка в мужских сандалиях, которую никто не приглашает на дни рождения и медленные танцы под баллады Scorpions. Она – манекенщица, возможно, даже будущая звезда, штучный товар, эксклюзив. И что ей до косых взглядов большегрудых временных коллег? Им-то ничего в подиумном мире не светит, с их не поддающимися диетам женственными бедрами. И она обернулась, посмотрела хамке в лицо – прямо и насмешливо. И та как-то сразу подобралась, притихла, словно прочитала в светлых Алениных глазах всю правду о своей незадавшейся жизни.

Хамку звали Эвелиной, хотя, скорее всего, то был просто броский псевдоним, который она придумала еще в те наивные мечтательные годы, когда видела себя чуть ли не в одной смысловой линейке с Мэрилин Монро. Она и в самом деле была стриптизеркой, уже пятнадцать лет мыкающейся в Москве. Начинала с окраинных ресторанов и бандитских мальчишников, терпеливо выживала в полубордельных клубах и фонтанирующих спермой оргиях. К двадцати пяти доросла до «Распутина», потом удачно попала в любовницы к ресторанному магнату, который подарил ей квартиру на проспекте Мира, у самого Садового кольца. Тихое полусемейное (у магната уже была законная супруга) счастье длилось четыре года – за это время Эвелина поправилась на четыре килограмма, перестала делать глубокую эпиляцию бикини, научилась лепить пельмени и даже начала волноваться – не помешают ли ее будущей беременности двенадцать перенесенных абортов? А потом ресторанного магната расстреляли по заказу его партнера. Эвелина была потрясена и даже купила кружевной вдовий платок, но горе иссякло в тот момент, когда выяснилось, что квартира на проспекте Мира записана на законную супругу покойника.

Эвелине было тридцать лет, когда пришлось начинать все сначала – эпилировать линию бикини, худеть, ярко краситься, выпячивать грудь навстречу новым распахнутым кошелькам. Она старалась не кукситься, принимала дешевые витамины вперемешку с дорогими антидепрессантами, самозабвенно качала пресс и с периодичностью раз в неделю рыдала в подушку.