Прайм-тайм - Хенк Филиппи Райан Страница 21

Я оглядываю комнату, желая найти какую-нибудь зацепку, которая подскажет подход к этой важной шишке. Награды, степени — ничего. Семейных фотографий — ноль. Рабочий стол загроможден бумагами и рядами книг в кожаных переплетах, которые поддерживаются медными львами с разинутыми пастями. Ничего личного — хотя нет, постойте-ка. В облицованной панелями стене, что напротив меня, утоплен шкаф со стеклянными дверцами и встроенной лампой, луч света которой направлен на поразительно изощренную модель деревянной лодки с поднятыми парусами. Прежде чем я успеваю как следует ее разглядеть, дверь в кабинет открывается.

Теперь понятно, куда так торопится Уэс Расмуссен, директор одной из самых процветающих фармацевтических компаний в Новой Англии. У не го, очевидно, назначена важная встреча — в элитном развлекательном клубе. На Расмуссене желтое поло, штаны военной расцветки и лодочные туфли на босу ногу. Для того, о чьей влиятельности ходят легенды, — по крайней мере, основываясь на материалах, которыми меня снабдил Франклин, — этот парень выглядит как-то слишком не по-деловому, словно ждет не дождется, когда можно будет наконец свалить из офиса в комфортабельном гольфмобиле.

Пожимаю его мохнатую ручищу, мы обмениваемся приветствиями, и он усаживает меня в кресло. Затем нажимает на кнопку в столе, и в одной из стен разъезжаются пластиковые панели. Он вынимает из гардероба блейзер морской расцветки и надевает его на трикотажное поло, пока дверцы снова смыкаются.

— Это для телевидения, верно? — спрашивает Расмуссен. Он производит впечатление человека, не привыкшего слышать в ответ «нет». — Думаю, от меня требуется не много. — Садится за стол и вопросительно смотрит на меня. — Итак, чем я могу вам помочь?

Уолт пристегивает микрофон к отвороту его блейзера и снова отходит к камере.

— Снимаю, — объявляет оператор.

— Хорошо, — начинаю я с кроткой улыбкой. — Для начала, мистер Расмуссен, как бы вы охарактеризовали расхождение цен на современном рынке? — Сначала я всегда задаю простые вопросы, подразумевающие пространный и бессодержательный ответ. Это обезоруживает.

Расмуссен уверенно кладет руки на стол.

— Мисс Макнэлли, — говорит он, — единственная задача фармацевтической индустрии в Америке — сохранение здоровья нации и жителей все го мира. Мы сотрудничаем с федеральным правительством, чтобы обеспечить необходимыми для жизни медикаментами нуждающуюся часть населения, не имеющую средств на их приобретение. Это система, работающая на благо всего общества. — Он улыбается, словно объясняет урок пятикласснику, и уже привстает с кресла. — Записали?

— Мистер Расмуссен, — говорю я притворно-извиняющимся тоном и жестом приглашаю вернуться в кресло. — Прошу прощения, еще парочка простых вопросов. Режиссер потребовал их вам задать, ну вы понимаете, — подключаю тактику доверительного «я всего лишь работник».

Раздуваясь от гордости, он соизволяет усесться на место, решив дать несмышленой девчонке еще один шанс.

— Просто чтобы внести ясность, — говорю я. — Как бы вы ответили на обвинение в том, что фармацевтические компании вроде вашей получают неприемлемо высокую прибыль от контрактов с государством, и все за счет налогоплательщиков?

Снова нацепляю маску пятиклассника.

— Мисс Макнэлли, — отвечает Расмуссен. — Единственная задача фармацевтической индустрии в Америке — сохранение здоровья нации и жителей всего мира…

И продолжает, слово в слово повторяя первый ответ. Я едва удерживаюсь, чтобы не покатиться со смеху. Очевидно, у Расмуссена на все случаи жизни заготовлено одно высказывание, которое он разучил и довел до такой степени совершенства, что оно стало звучать похоже на экспромт. Вот только это не срабатывает, когда отвечаешь во второй раз.

— Как вы уже нам сказали, — констатирую я. — Но я спрашиваю о том, назначает ли ваша компания чрезмерно высокие цены на государственные контракты, чтобы повысить прибыль, из-за того что расходы оплачивает потребитель?

Расмуссен сердито хмурится, и от меня не укрываются его умственные потуги. Если он вышвырнет меня или откажется давать интервью при включенной камере, то этим лишь признает свою вину перед зрителем.

— Мисс Макнэлли, — наконец выговаривает он, — единственная задача фармацевтической индустрии…

Я перебиваю его:

— Мистер Расмуссен, большое вам спасибо, но у нас это уже есть. — Надо бы натолкнуть его на мысль. — Но каков ваш конкретный ответ на заявление о том, что ваша компания вводит правительство в заблуждение?

— Э, Чарли, — слышу голос у себя за спиной. — Подожди секунду. — Это Уолт.

Ну что еще?

Я широко улыбаюсь совершенно потерявшемуся исполнительному директору.

— Технические неполадки, наверное, — говорю я как ни в чем не бывало.

Уолт отходит от камеры.

— Батарея села, — произносит он. — Надо поставить другую.

— Она же в твоей сумке, верно? — Я его убью, если нет.

Он качает головой:

— Надо сходить к машине.

Уолт не спеша отчаливает, и до меня доходит, что новая батарейка лежит пятнадцатью этажами ниже, а чтобы принести ее сюда, нужно будет еще и подняться на пятнадцать этажей. Если мне не удастся удержать Расмуссена за столом, то конец не только батарейке. Конец и интервью. И моей карьере тоже.

— Мистер Расмуссен, — начинаю я, врубая на полную катушку экстренную систему жизнеобеспечения, — позвольте выразить мои соболезнования по поводу кончины вашего сотрудника Брэда Формана.

Расмуссен откидывается в кресле и кладет ногу на ногу:

— Ну да, спасибо. Для нас это было большой неожиданностью конечно же.

— Вы его хорошо знали? — продвигаюсь дальше. Это нетактичный вопрос, но ведь я репортер, а он наверняка все равно считает всех репортеров нетактичными.

Еще разок выдаю свой фирменный взгляд пятиклассницы. Теперь у меня даже выходит пятиклассница по дороге в кабинет директора. Расмуссен самодовольно фыркает.

— Да не очень-то, — бесцеремонно отвечает он. — Один из моих специалистов по подбору персонала нашел его вакансию среди работников второго уровня. Его кабинет был, само собой, не на моем этаже.

Расмуссен определенно старается как можно дальше отстранить от себя этого Формана. Но, сдается мне, если он подозревает, что Форман доносчик, то как раз-таки и станет отзываться о нем как о второстепенном персонаже, ничего не знавшем, не имевшем доступа к информации о ценообразовании.

Исполнительный директор меня не разочаровывает.

— От Формана здесь вообще ничего не зависело, — продолжает Расмуссен, сопровождая свои слова повелительным жестом. — Он был простой счетовод. Но, знаете, и такие рабочие пчелы нужны везде. Конечно, очень жаль, что так случилось. — Он ненадолго умолкает, затем меняет тон. Очень осторожно. — Насколько я понял, полиция считает, что это было самоубийство. Вы слышали что-нибудь об этом?