Она уходит со мной - Алиса Ковалевская Страница 21

Герман

Мотор молчал уже минут десять, а я так и сидел, глядя в тёмное лобовое стекло. Рядом, уронив голову на боковое, тихо посапывала белобрысая девица. Давно надо было растолкать её. Но, чёрт! Достав пачку, вытянул зубами сигарету. Подкурил и спустил окно со своей стороны. Девчонка тихо застонала во сне. Я рассматривал её, ища хоть что-то похожее. Ничего. Длинные светлые волосы, тонкие черты лица. У неё, чёрт возьми, даже глаза голубые. Голубые, а не…

— Чтоб тебя, — выругался себе под нос и вышел на улицу.

Окна дома горели в ночи жёлтыми пятнами. Изначально я собирался задержаться в этом городишке, но с каждым днём всё чётче понимал — не моё. Сколько я здесь ещё протяну? Не город, а трясина, где только и можно, что сдохнуть от скуки и безнадёжности. Ни глобализма, ни перспектив. Пора было избавиться и от квартиры, и от девчонки. Сегодня подвернулся отличный повод. Блядь! Глубоко затянувшись, швырнул окурок под ноги.

— Блядь, — процедил уже вслух.

Как увидел её под щенком, захотелось разрядить в молокососа ствол. Решил, чтоб его, что может размахивать членом в моём доме? И эта…

Дверь машины хлопнула, и я обернулся. Сонная, Вероника обхватила себя руками. Стояла у внедорожника, глядя на меня. На кой хрен приволок её обратно, я и сам не знал. После того, как вышвырнул, с час кружил по городу, мусоля мысли. Вытрясти из неё бумаги проблемой не было. Надавить на нужные места, принесёт в зубах, ещё и ноги мне вылижет. Или не ноги. Не важно. Другое дело, что пачкаться не хотелось. Да и, прикинув, я понял, что такое положение мне на руку. Что бумаги у неё — к лучшему. Главное, чтобы сама она была у меня на виду.

Только у сада я оказался не из-за бумаг. Хрен знает, зачем поехал туда, но, когда остановился напротив кованной ограды и увидел ведущую по дорожке дочь женщину, нутро свернулось. Минуты шли, а заставить себя уехать не выходило.

— Прости, — голос Вероники был немного сиплым. Приложив к губам ладонь, она несколько раз кашлянула. — Прости, — повторила уже привычным, девчоночьим, мелодично-нежным. — Не знаю, как я уснула. Надо было разбудить.

— Надо было, — согласился, изучая её бледное лицо.

В свете фонарей волосы её отливали серебром, тени делали черты тоньше. Она напоминала мне эльфийскую принцессу из детской книжки. Такая же белокурая, с блюдцами голубых глаз.

— Я хотела сказать… про… — подняла взгляд. — Про Кешу. Я его не приглашала, Герман.

— Хочешь сказать, он залез в окно, как Карлсон?

— Нет, конечно, — она вздохнула. — Он в домофон позвонил. Пришёл с пирожными, а потом… Он не так что-то понял. Я не…

Я ухмыльнулся. Девчонка осеклась. Сообразила, похоже, что несёт херню и заткнулась.

— Ты либо дура, либо хочешь казаться дурой.

Она склонила голову. Распущенные волосы скользнули по её плечам и повисли сосульками. Вернувшись к машине, я достал из багажника пакеты, Вероника без напоминаний взяла свой из салона и пошла к подъезду. Открыла дверь ключом, который я ей отдал, и пропустила меня.

— Ты будешь ужинать? — спросила она, когда мы стояли в ожидании лифта.

Прозвучало это примирительно. Не помню только, чтобы мы ругались. Как по мне, я ясно изложил ей что к чему. Виноватой себя чувствует? А у парня губа не дура. Решил трахнуть девочку, почуял, что вот-вот уплывёт из-под носа? Или у них нечто вроде любви? Хватит с меня этого дерьма. Сыт по горло.

— Давай договоримся, Ника, — лифт открылся, но заходить в него я не спешил. Поставил пакеты на пол и взял девочку за подбородок. Заставил поднять голову. — Никакого чая в моём доме, — пальцем по её нижней губе. И вот опять нахрена?! Сам не знал. — Никакого чая за его пределами. Чай ты будешь пить только со мной. И всё остальное тоже. Не забывай, что я за тебя заплатил. Что я с тобой буду делать, решать мне. И пока я не решу, никого вблизи тебя быть не должно, ясно?

Она не вырывалась. Только подняла взгляд. Я сам выпустил её и кивком указал на лифт. Но с места ни она, ни сам я не сдвинулись. Дверцы захлопнулись, а мы так и стояли, глядя друг на друга.

— Тебе нравится играть с людьми, да? — вдруг спросила она. Очень тихо, пройдясь по нервам голосом, как тёплым летним ветерком. — Нравится наблюдать. Зачем тебе всё это, Герман? Этот город, вот это вот, — приподняла пакет.

— Считай, что мне стало скучно, — взял её за застёжку на куртке. Подтянул ближе.

От неё больше не воняло бензином. И духами тоже не воняло. Мне нравилась её нетронутая красота: ни косметики, ни ботекса. Даже бровки свои, нетронутые, аккуратные. Она была белым листом, на котором можно было рисовать свои собственные картинки. Пока ещё можно. Расстегнув куртку до груди, я коснулся её шеи. Кожа была горячая. Присмотрелся. Дверцы соседнего лифта раскрылись, по холлу пронёсся звук шагов.

Ничего не сказав, я забрал пакеты и зашёл в кабину. Вероника за мной. Один раз с листом я ошибся. Выбрал тот, на котором картинка была нарисована до меня. Только в гробу я видел это дерьмо! Какой из меня, к чёрту, художник?! Моя палитра сплошняком чёрная. Нет… Ещё один цвет в ней всё-таки есть. Алый. Цвет крови.

Пока я проверял данные по давнему знакомому, Вероника раскладывала продукты. Шуршала на кухни пакетами, позвякивала посудой. Звук этот, наполняя квартиру, создавал ощущение иллюзорной жизни.

— Вот, значит, как, — перечитав пришедшее на почту письмо, усмехнулся. Удалил и выключил ноутбук.

Только когда монитор погас, понял, что дом уже минут десять как погружён в тишину.

Отложив компьютер, вышел из спальни и заметил льющийся из ванной свет. Вероника сидела на бортике, тяжело опираясь о раковину. Увидев меня, подняла голову. Глаза её лихорадочно блестели. Ничего не говоря, я дотронулся до её лба. Всё ясно.

— Не хочу ложиться с Платоном, — голос опять был сиплым. Она кашлянула в ладонь. Вначале потихоньку, потом сильнее.