Ты – моё проклятие - Лина Манило Страница 21

За спиной тяжёлые шаги – Клим. Я всё ещё не оглядываюсь, но его узна́ю даже полностью ослепнув и оглохнув.

– Тут недалеко. – Привычно лавирую по узким тропкам, зная тут каждое надгробие, готовая с закрытыми глазами пересечь этот маршрут. – Вон там, за берёзой. Видишь?

Указываю рукой на покрытые почками ветви берёзы метрах в двухстах, а Клим кивает.

Мы идём в тишине, и с каждым шагом мне всё тяжелее переставлять ноги. А они будто бы свинцом налитые. Кажется, что за несколько шагов до цели кто-то поставил невидимую, но очень толстую стену.

Я сама не понимаю, что делаю, но моя рука ложится на локоть Клима и ныряет глубже, обхватывая его. Держусь за него, как за спасательный круг, и Клим ускоряет шаг, не давая мне повернуть назад.

Я сильная, я очень сильная, но иногда даже мне бывает тяжело. Кажется, я достигла своего предела и устала быть сильной.

Господи, как же я устала.

Но моя девочка ждёт меня. Наша девочка. Я верю, что она смотрит на меня сейчас.

Низкая оградка мелодично скрипит, когда я толкаю её рукой и вхожу внутрь. Достаю из кармана белый платок, обтираю надгробье, выбитые на камне даты жизни – слишком короткой жизни.

– Лизонька, здравствуй, – говорю и закусываю нижнюю губу. – Вот и папа пришёл.

За спиной раздаётся тихое шипение, а я отхожу в сторону. Клим опирается рукой на ствол дерева и, опустив голову, тяжело дышит. Грудная клетка вздымается и опадает, а глаза закрыты. А когда он распахивает их и поднимает на меня взгляд, отшатываюсь от сбивающей с ног ярости. Чистая, ничем не разбавленная, она погружает меня в свои алые воды.

– Это наша дочь, Клим, – говорю, зная, что он и так всё понял. Но я впервые за многие годы могу об этом говорить, не захлёбываясь тоской. – Она была чудесной девочкой. И очень на тебя похожей.

Пальцы, лежащие на стволе дерева, сжимаются в кулак. Секунда и он впечатывается в шершавую чёрно-белую кору, а взгляд прикован ко мне. Глаза стали почти чёрными, а веки краснеют. И мне кажется, что Клим сейчас заплачет, но нет.

– Почему? – этот вопрос имеет тысячу смыслов и миллион вариантов ответа.

Но я хочу начать с самого начала:

– В ту ночь… тогда я не знала ещё, что беременная, – начинаю, нанизывая бусинки событий на нитку памяти. – А когда узнала, все попытки тебя найти не давали результата. Телефон выключен, нигде тебя не было – все мосты сожжены. Я попросила отца помочь, хотела, чтобы ты знал. Ты должен был знать.

– Я был заграницей. – Клим снова бьёт кулаком по стволу, а я вижу, как окрашивается ствол в красный цвет.

– У тебя кровь.

– Насрать. Говори, Бабочка, пока я ещё могу что-то понимать.

– Лиза… она родилась немного раньше срока. Крупненькая, и мне сделали кесарево, а когда я пришла в себя, они сказали, что у неё множественные пороки. Я ходила до этого на УЗИ, но ничего такого не знала, мне не говорили ни разу, что с моей дочерью что-то не так. Наоборот!

Клим переводит взгляд на надгробье, на котором написано: "Нечаева Елизавета Климовна".

– Сказали, что не всё бывает видно на УЗИ. Говорили, что это на нервной почве, сказалось на здоровье ребёнка. Ей очень нужна была пересадка костного мозга, искали доноров, я тебя искала – отец же. Может быть, нам бы удалось спасти?

Я замолкаю, только сейчас понимая, что мои щёки мокрые от слёз.

– Папа… он всегда был так занят, Женя уехала, пропала из моей жизни. Резко оборвала все связи, только звонила иногда. Но мне никто не был нужен, лишь бы с Лизой всё было хорошо.

– Я плохо помню то время: его так мало отвели врачи, и каждый день я пыталась жить хотя бы ради Лизы. Она научилась улыбаться, и это тоже была победа. И радость. И мы нашли донора, но… – я всхлипываю, но на удивление держусь. – Однажды она просто не проснулась.

Я присаживаюсь на мраморную лавочку, растекаюсь воском во времени и пространстве, и насыпаю на плиту горку конфет. Я их всегда ношу в сумке, на случай если захочется внезапно поехать к дочери. Вот и пригодились.

Клим садится на корточки напротив и утыкается лбом в мои колени. Обхватывает их руками, а я зарываюсь пальцами в его светлые волосы.

Мы сидим в полной тишине, и где-то вдалеке поёт одинокая птица. И мне верится, что это душа нашей дочери наконец-то нашла покой.