Любить и беречь [= Грешники в раю] - Патриция Гэфни Страница 21

– И кем же вы хотели стать?

– Жокеем или художником.

Она рассмеялась. Впервые на его памяти.

– Поскольку для жокея я был великоват, то решил стать художником. Увы, у меня было слишком мало таланта.

– Бедняга, – горестно посочувствовала она. – И что же думал обо всем этом ваш благочестивый отец?

– Он никогда ни единым словом не дал понять, что хотел бы видеть меня священником. Ни разу за всю жизнь. Иное дело моя мать. Если он был святым, то она – скорее воительницей. Если в нем было нечто от ангела, то в ней – все качества земной женщины. Она была вовсе не злой, – оговорился Кристи, – но вести жизнь примерной христианки ей было гораздо труднее, потому что она не считала дураков блаженными и не прощала глупость в любом ее проявлении, тогда как мой отец не желал ни в ком видеть никаких изъянов. А вообще-то она была очень добрая женщина. Как бы то ни было, но она хотела, чтобы я стал священником. Лет с восьми я только об этом и слышал, как о чем-то решенном и само собой разумеющемся: «когда ты будешь священником», «когда у тебя будет собственная паства», «когда ты будешь примером для всей деревни».

Энни сочувственно кивнула головой:

– Это, должно быть, тяжелая ноша.

– Как мешок с камнями.

Про себя он думал, что иметь постоянно перед глазами ангельский пример его отца было ничуть не легче, его лучезарное сияние пригибало сына к самой земле.

– Итак? – напомнила Энни.

Она сидела, опершись локтем на ручку кресла, подпирая подбородок ладонью и всем своим видом выказывая самый искренний интерес.

– Когда мне исполнилось восемнадцать, я сбежал. Мой план состоял в том, чтобы найти любую работу, скопить денег и поступить в такую школу, где меня научат рисовать. Я не знаком с работами вашего отца, к сожалению, – отвлекся он от главной темы. – Уверен, что в Европе он известен куда шире, чем здесь.

– Едва ли, – холодно отрезала она. – Но продолжайте. Так где вы учились?

– О, вы наверняка и не слышали об этих местах. Я не учился в Академии. У меня вообще школы нет, потому что ни в какое серьезное заведение меня не взяли. Три года я прожил в Париже, два в Амстердаме и везде умирал с голоду. Я нисколько не преувеличиваю, – добавил он, смеясь. – Я был на грани голодной смерти, и не один раз.

Она кивнула, как будто это состояние было знакомо и ей тоже.

– А потом?

– Потом моя мать умерла. Я вернулся домой и увидел, что мой отец слабеет на глазах. Это было для меня потрясением. Ведь, в сущности, я сбежал для того, чтобы избавиться от их власти надо мной, и вот одного из них нет в живых, а другой выглядит беспомощным и охваченным отчаянием. Я чувствовал себя как потерявшийся ребенок, но вдруг понял, что призван проявить силу и взять дело в свои руки.

Он остановился и отпил глоток из рюмки, к которой до сих пор не притрагивался. Она глядела на него как зачарованная, и было видно, что от ответа на свой вопрос она получила гораздо больше, чем рассчитывала. Но он и не думал скрывать что-либо или добавлять что-то, что расходилось бы с истиной; и она это знала.

– Здоровье моего отца пошатнулось, – подвел он итог, – я стал его правой рукой. После смерти матери я остался единственным человеком, которому он доверял, и для меня это стало откровением. – Он смущенно засмеялся. – Может быть, даже Откровением с большой буквы. Я имею в виду Божье откровение насчет моего призвания. Сначала я видел только мое сходство с отцом, а не наши различия. Не ощущая ни горечи обид, ни юношеской неуверенности, ни оскорбительного превосходства со стороны старшего, но только любовь и нежность, я мог разделять с отцом его энтузиазм и наслаждаться нашей родственной близостью. И вещи, которые он мне открыл, оказались исполнены смысла, и я не мог с ними не считаться.

Он придвинулся к ней.

– Временами мне кажется, что эта моя уязвимость, я хочу сказать, нежность и открытость сердца в то странное время, которое предшествовало смерти отца, так вот, что эта незащищенность сыграла со мной злую шутку, подтолкнула к неверному выбору. А иногда я вижу в этом прямое вмешательство Святого Духа. Хотелось бы мне знать, где истина.

Она молчала. Ее слегка сжатые в кулак пальцы закрывали нижнюю часть лица, так что судить о ее отношении к своему рассказу он мог исключительно по глазам. Серебристо-зеленые в свете лампы, они глядели внимательно и настороженно. Во всяком случае, она не смеялась над ним.

Теперь он почувствовал, что ему не сидится на месте. Он поставил рюмку и поднялся.

– Вы можете спросить, где же здесь Божественная воля, была ли она в моих мотивах и все такое… Я сам ни в чем твердо не уверен, но чаще всего я все-таки верю, что она здесь присутствует.

Снова молчание.

– Ну вот, мне кажется, я ответил на ваш вопрос.

Она коротко кивнула. Он заложил руки за спину и прямо спросил ее:

– О чем вы думаете?

– Я думаю, – сказала она и замолчала, глядя куда-то перед собой, размышляя и взвешивая свои слова, – я думаю, что у нас с вами есть кое-что общее.

Она улыбнулась, увидев его изумление. Из всего того, что она могла бы сказать, Кристи меньше всего ожидал услышать такое. Он со стыдом подумал, что его явное недоверие к ней было попросту оскорбительным. Но не успел он подобрать слова оправдания, как она заговорила:

– Знаете, я тоже хотела быть художником, как и вы. И тоже поняла, что у меня не хватает таланта. Это была одна из… трагедий моей юности.

Слово «трагедий» она произнесла со смешком, иронизируя над собой, но без улыбки. Она сделала движение к нему, и в ее лице он впервые явственно разглядел печаль. Она подняла голову, и глаза их встретились. Какой-то ток пробежал между ними. Затем ее тонкие брови сошлись вместе, и она произнесла с неожиданным раздражением:

– Не смейте жалеть меня.

– Никогда.

Энни изучающе взглянула ему в лицо. По-видимому, она обнаружила в нем то, что искала, потому что опустила глаза и произнесла с легким смущением:

– Извините меня. Мне не следовало нападать на вас.

– Вы и не нападали.

– Нет, нападала.

– Ну, хорошо, все в порядке.

Она улыбнулась, вновь почувствовав себя на твердой почве за щитом своей иронии.

– Знаете, преподобный Моррелл, мне кажется, что вы вышли из своих жизненных неурядиц гораздо удачней, чем я.

– Может быть, у вас еще все впереди, леди д’Обрэ, – вежливо отвечал он.

– Все закончено. Полностью завершено. Прошу вас, называйте меня просто Энни.

– Энни. – Он вполне оценил оказанную ему честь.

– Ах, что за прелесть! Кристи и Энни – добрые друзья. Я многие годы об этом мечтал. – Не останавливаясь, Джеффри подскочил к подносу с напитками и стремительно налил себе рюмку вина.