Герцог в сияющих доспехах - Лоретта Чейз Страница 21

– Я уже обсох, – сказал Рипли. – Может пощадите мою стыдливость и подадите мне халат?

– А где слуги? Как же вы обходитесь без полудюжины слуг, которые должны суетиться вокруг вашей драгоценной особы?

– Всего за пару минут до того, как вы ворвались ко мне в номер, я отправил их узнать, что с нашим обедом и моей одеждой, насчет которых я распорядился вечность назад. Боже правый, Шардо, мой повар, даже в жестоком приступе меланхолии мог бы соорудить нам королевский обед, и куда быстрее, чем возятся они тут. Были и другие дела, которые требовали внимания. Кажется, надо было отослать их пораньше. От гостиничной прислуги нельзя ожидать, что будут держать язык за зубами: не поможет ни подкуп, ни угрозы. Сомневаюсь, что ваше семейство благосклонно примет новость об этой пикантной сцене, а мне до чертиков надоели дуэли, как я уже говорил.

Портниха и ее помощницы, конечно, болтушки, но не видели этой сцены, поэтому он может даже обернуть их сплетни к своей выгоде. Насчет леди Олимпии он тоже не особенно беспокоился. Вероятность, что она станет рассказывать каждому встречному‑поперечному, что имеет обыкновение врываться к мужчине, когда тот принимает ванну, тем более к герцогу Рипли с его дурной репутацией, ничтожна мала.

Олимпия покраснела.

– Вот еще одна причина, чтобы вернуться, и чем раньше, чем лучше.

– Нет! Так что насчет халата? Впрочем, не трудитесь: я возьму сам.

С гордо поднятой головой Олимпия прошествовала к кровати, схватила халат, который слуги так удачно разложили, вернулась и протянула ему на вытянутой руке, а когда он принял его, отвернулась.

– Теперь, когда в голове прояснилось, я понимаю, что доверить вам столь деликатное дело было с моей стороны чистым самоубийством.

Рипли изучал ее вид сзади.

Миссис Торн превзошла себя: черная кружевная накидка собиралась изящными складками, выгодно подчеркивая красивые линии плеч – не слишком широких и не узких, в аккуратной пропорции с прочими совершенными формами.

Леди Олимпия обладала красивой спиной. Рипли не раз замечал, с каким достоинством она несет себя, отмечал и некоторую порывистость шага, отчего возникало желание остановить ее, чтобы завладеть вниманием. Может, это и привлекло, в конце концов, Эшмонта: вызов, который она бросала своим поведением.

В данный момент спина была сердито напряжена: леди явно не собиралась уступать. Да, задаст она перцу герцогу Эшмонту… потом.

Сейчас он не мог вернуть ее даже лучшему другу… нет, конечно мог бы, но это было бы слишком просто. Его светлость с ангельским ликом должен постараться. Пресловутых ухаживаний мало. Ему выпал счастливый шанс найти идеальную герцогиню Эшмонт, но он ее не оценит так, как следовало бы, если не попытается завоевать девушку по‑настоящему.

– Вы режете меня без ножа, – сказал Рипли, набрасывая халат. – Я и прославился умением планировать.

– С тем, что прославились, не поспоришь, – усмехнулась Олимпия. – Газеты обожают живописать ваши подвиги. Во всех подробностях. Дайте‑ка вспомню. Однажды вы устроили званый обед и заменили все зеркала в гостиной и обеденном зале на кривые.

– Жаль, что вы пропустили это зрелище, – улыбнулся Рипли. – Было очень смешно смотреть, как мои гости вертятся так и этак, не успев даже толком напиться.

Под воздействием зеркал кое‑кого из пьяных гостей вырвало, но потеха стоила того, чтобы заменить ковер и несколько стульев. Рипли смеялся до колик. И оба его приятеля заодно.

– А в другой раз устроили званый обед для всех заик Лондона, – напомнила Олимпия.

– Не моя заслуга, – возразил Рипли. – Это придумал не я, а Блэквуд, а я только помогал ему найти и собрать их всех в одном месте. Нелегкая, между прочим, задача, но вы бы слышали, как они разговаривали!

– Это было жестоко.

– А вот гости сочли, что было весело, – возразил он. – От смеха заики падали со стульев, и чем больше они смеялись, тем труднее им было говорить. Концепция, которой вам не понять: молчание.

– Не сомневаюсь, что этому способствовало вино.

– Разумеется, и у меня оно, смею заметить, отличное.

– В любом случае я протрезвела и не собираюсь покорно делать то, что велит герцог Рипли, просто потому, что так угодно его светлости, – сказала Олимпия. – Знаете, мне кажется, что будет куда разумнее, если я стану поступать как раз наоборот.

– И после всего этого вы готовы вернуться с поникшей головой, поджав хвост, этакой кающейся беглянкой? – спросил он.

Это никуда не годится. Эшмонт желал видеть ее смелой и мятежной: в общем – трудной добычей.

– Это было очень плохо, и плохо по многим причинам – у меня разболелась голова, когда я пыталась их сосчитать! – воскликнула Олимпия.

– Как известно, головная боль – последствие избыточного употребления бренди, – заметил Рипли.

– Я скомпрометировала мою семью. И хоть понимаю, что от моего якобы бегства Эшмонту ни тепло, ни холодно, я все же унизила его публично. Его гордость будет уязвлена, и это жестоко, ведь он не сделал мне ничего такого, чтобы заслужить это!

Ах какой хороший был план, который придумал Рипли, прямо‑таки идеальный! Ради Эшмонта. Ради Олимпии. И все же…

«Она была очень добра», – сказал вчера ночью Эшмонт, и голос его замирал от удивления: никто не был добр к «их бесчестиям», все делали то, что им приказывали или за что платили. К ним подлизывались, их пытались обольщать. Можно было их игнорировать, или принимать как неизбежное зло, или критиковать, и никому не приходило в голову, что распутник герцог, возможно, жаждет доброты и способен ее оценить.

Рипли вспомнил события прошлой ночи и сегодняшнего раннего утра. Эшмонт был так весел, когда сообщил, что женится, и просил Рипли проследить, чтобы церемония прошла как надо, а он украл его невесту. Теперь, когда она захотела вернуться, дело приняло именно такой оборот, и это не делает ему чести.

– Очень хорошо, – сказал Рипли. – Я отвезу вас обратно.

По дороге в Лондон у него будет возможность дать ей пару‑тройку советов насчет общения с его светлостью герцогом Эшмонтом.

– Благодарю, – сказала Олимпия и направилась к выходу.

– Только в чертову лодку мы больше не сядем, – бросил он ей в спину, такую стройную, такую красивую спину.

Олимпия пожала плечами – не менее прекрасными – и вышла.

Некоторое время спустя

Пока Молли и Джейн укладывали волосы, Олимпия пыталась съесть сандвич. С того места, где она сидела, было хорошо видно в зеркале подвенечное платье и фату.

Служанки разложили все это просушиться перед камином, и вещи были похожи на грязные рваные тряпки, как на похоронах ее единственного шанса выгодно выйти замуж и спасти братьев от финансовой безответственности родителей.