Желтая гора - Галина Миленина Страница 21

Спустились по лестнице в женскую половину церкви, предварительно перецеловав все иконы, поклонившись и осенив себя крестом перед каждым изображением.

Служба шла неимоверно долго – около четырех часов. Позади монахов стояли и гости, впрочем, не все прибыли к началу, многие подтянулись ближе к концу. В завершение службы владыка в золоченом облачении и расшитой сверкающими камнями митре причащал сначала мужчин монахов, потом женщин монашек и затем остальных прихожан.

После службы Марина на уставших, словно чугунных, затекших ногах поднялась на второй этаж, дошла до своей кельи и рухнула на кровать, с наслаждением вытянувшись. Не хотелось не то что шелохнуть рукой или ногой, но даже моргнуть не было сил. Ее волосы, кожа, одежда насквозь пропахли ладаном, во рту – послевкусие причащения и внутренняя легкость. Такое неоднозначное, странное, необычное состояние, когда плоть от многочасового замершего стояния без движения – отяжелела, но дух, напротив, – освободился и воспарил.

Она не успела подумать, чем займется в эти свободные до вечерней молитвы часы, как в дверь ее постучали. На пороге стояла матушка.

– Пойдемте, владыка приглашает на обед.

Они вдвоем поднялись на второй этаж в просторный зал. Когда они вошли, за столом сидели восемь человек – спонсоры, жертвователи церкви – успешные коммерсанты в миру, точно знающие, что от трудов праведных не наживешь палат каменных. Спохватившиеся и начавшие активно заботиться о душе под страхом известной мысли: «Отдал душу в ад и стал богат», спешили замолить грехи подаянием. Но Бог не пчелка – взяток не берет, и пока непонятно, какая чаша весов перевесит на Божьем суде. Но сегодня на средства таких спонсоров была возведена большая часть монастыря и строилась высоченная, отдельно стоящая колокольня.

Мужчины с лицами благочестивыми сидели в присутствии владыки в скромном молчании, тот произносил то ли тост, то ли проповедь. Обернулся на вошедших, сделал приглашающий жест и продолжил: «В стяжании Духа Божия и состоит истинная цель нашей жизни христианской, а молитва, бдение, пост, милостыня и другие, ради Христа делаемые, суть только средства к стяжанию Духа Божьего. Жизнь наша есть море, Святая Православная Церковь – наш корабль, а Кормчий – Сам Спаситель. Благодатные дарования получают только те, которые имеют внутреннее делание и бдят о душах своих», – сказал Преподобный Серафим Саровский, – закончил владыка и поднял свой бокал с вином. Все последовали его примеру и пригубили красное вино.

Марина смотрела на владыку во все глаза и понимала, что она с прошлого приезда еще мучилась вопросом, откуда знает его, но вспомнить не могла. Где она раньше видела старца с седой бородой и такими же абсолютно седыми волосами, схваченными на затылке, одетого в домотканую льняную светлую рясу, по-домашнему подпоясанную и похожую на уютный халат? Откуда ей знакомы этот пронзительный зоркий взгляд ясных синих глаз, русые с проседью брови и высокий крутой лоб? Харизматичный, высокий, физически не очень крупный, но метафизически, благодаря своему непоколебимому нравственному основанию, он был выше всех находящихся за столом, включая и того здоровяка-спонсора, неуклюже склонившегося и потевшего над своей тарелкой.

Старцем владыку можно было назвать с первого, обманчивого взгляда. Вблизи же от него исходила сдерживаемая стремительность, мощный энергетический заряд, способный как поразить противника, так и зарядить положительной энергией единомышленника. От него веяло силой и здоровьем. Если он смотрел строго своими ясными глазами на собеседника, тот съеживался, уменьшался в размерах под этим взглядом. Но когда любознательный прихожанин или послушник задавал владыке духовные вопросы, глаза его мгновенно менялись чудесным образом, светились, сияли, обволакивая отеческим светом любви. Марина наблюдала эту метаморфозу и ловила себя на желании понравиться хозяину монастыря, быть хорошей и правильной.

Она чувствовала себя не в своей тарелке, и была несведуща в религии, и точно не была по-настоящему верующей, иначе бы столько не нагрешила, и ее жизнь сложилась бы иначе. И только здесь поняла, насколько сложны и запутанны дела Божьи, к коим Бог имел отношение весьма отдаленное. А вернее сказать, не имел.

Монастырь этот относился к РПЦЗ – русской православной церкви зарубежом, которая объединила большую часть духовенства, оказавшегося в изгнании после революции. В Советском Союзе РПЦЗ рассматривалась как контрреволюционная монархическая антисоветская группировка. В начале третьего столетия у зарубежников начался раскол и в 2007 году большая их часть отошла все-таки к Московской патриархии. И в храме Христа Спасителя был подписан акт о каноническом общении, гласящий что «РПЦЗ пребывает неотъемлемой самоуправляемой частью Русской Православной Церкви».

Но монастырь, в котором находилась Марина, остался верен прежней линии РПЦЗ и не присоединился к Московской патриархии. Служители во главе с владыкой считали, что только их церковь есть самая правильная и настоящая. Аргумент приводился железный: не могут созданные при советской власти церкви быть домом божьим по одной причине – десять из девяти иерархов были завербованы КГБ. Некоторые еще в семинарию отправлялись покровителями в погонах. И по окончании им уже намечена была видная церковная карьера. Для таких «духовных» служителей главной целью было обретение шоколадных мест, движимых «не любовью к Иисусу, а к хлебу кусу». Все это Марина узнала сегодня со слов владыки.

– А есть документальные подтверждения этих фактов? – спросила Марина.

Мать-игуменья осуждающе покосилась на нее.

– Безусловно, есть, – ответил владыка. – Доказательства всплыли после августа девяносто первого года, когда был открыт архив КГБ. Но мы и без этого знали, что православная иерархия подчинялась советской власти. Мы, свободная церковь, не принимавшая участия в преступлениях коммунистов против своего народа, и не замарана доносами. Поэтому все больше прихожан выбирают нас.

За обедом Марина узнала много нового от владыки и даже вступила в дискуссию с ним, отстаивая свою точку зрения, игнорируя испуганные глаза матушки и ее выразительные жесты, когда гостья со свойственной ей горячностью спорила, что экстракорпоральное оплодотворение – это не преступление, а Божье допущение для тех несчастных матерей, которые лишены были по разным причинам возможности естественным путем забеременеть.

– Я не принимаю рабское «Бог не дает». Почему он дает детей алкоголичкам и наркоманкам, чтобы те вышвыривали своих детей на помойки? А психически и нравственно здоровые женщины после чернобыльской катастрофы, после болезни получают внематочную беременность одну за другой и как следствие становятся бесплодными! Откуда у церкви такая нелюбовь к этим женщинам? Если ученые нашли возможность, как осчастливить женщину материнством, то я считаю, это Бог допустил и разрешил, а значит, и церковь должна принять.

Владыка был непреклонен. Его можно понять. И Марина поняла, перейдя снова неудачно на другую тему. Сегодня, в праздник святого Серафима Саровского, она вспомнила о другом святом, мощи которого покоятся в крымском кафедральном соборе. Много лет назад, узнав о нем, Марина долго находилась под впечатлением. Жизнь и судьба доктора, профессора медицины, архиепископа Войно-Ясенецкого Валентина Феликсовича вызывает уважение и поклонение. Ставший священнослужителем в советские времена, он единственный в истории священник, державший в руках скальпель, оперировал и читал лекции с крестом на груди. В 1923 году священник был пострижен в монашество и посвящен в епископы с именем Лука. Но после первой же архиерейской службы к его дому подъехал «черный ворон» – так начался его одиннадцатилетний период скитания по тюрьмам и ссылкам. И там он продолжал лечить и оперировать подручными средствами – с помощью перочинного ножа, слесарных клещей, зашивая рану женским волосом… Когда началась война, он отправил телеграмму председателю Президиума Верховного Совета Калинину: «Я, епископ Лука, профессор Войно-Ясенецкий, отбываю ссылку в поселке Большая Мурта Красноярского края. Являясь специалистом по гнойной хирургии, могу оказать помощь воинам в условиях фронта или тыла, там, где будет мне доверено. Прошу ссылку мою прервать и направить в госпиталь. По окончании войны готов вернуться в ссылку. Епископ Лука».