Русалочка должна умереть - Соро Кет Страница 21

Укрывшись с головой одеялом, я с горечью вспоминала ту ночь.

Сама я ее не помнила, – но знала по рассказам членов семьи.

…Мне было четыре года. В ту ночь шел дождь. В таких историях всегда идет дождь, да и когда он не идет в Гамбурге?.. Джессика накоксилась до кровавых соплей и потеряла сознание, испугавшись крови.

Маркус, испугавшись за ее жизнь, немедленно вызвал «скорую». В доме поднялась суета и моя доберманша, Грета, решила сходить и проверить, все ли окей внизу. Она вылезла из моей кроватки и носом открыла дверь.

При виде купированной, грозной на вид собаки, санитары едва не выронили Джессику. И Маркус, ухватив Грету за ошейник, запер ее в библиотеке.

Он не хотел, чтобы Фредерик потерял сразу двух ценных сук: собаку и девушку.

Про меня он, видно забыл.

Проснувшись, и увидев приоткрытую дверь, я решила, что Грета ушла на улицу. И я испугалась! Грета до смерти боялась грозы. Тогда мы еще не знали про ее эпилепсию, но стоило ей увидеть блеск молнии, собака бросалась прочь, куда несут лапы. Я не могла оставить свою любимицу под дождем!

Сунув ноги в сапожки, я взяла огромный розовый зонт и пошла искать ее. Той самой дорогой, какой ходила гулять с отцом. К Развалинам первого Замка, из камней которого наши с Филиппом предки, Рудольф и Вальгард, выстроили два собственных.

Ральф в это время как раз был там. Делал закладки. И у него тоже имелись фобии: Ральф боялся мертвых детей. Какой-то дурак написал в Википедии, будто в нашей семье было принято убивать слишком слабых детей законной жены. И заменять их крепенькими бастардами от местных крестьянок. Крепенькие бастарды и впрямь водились. Их признавали за особые заслуги перед Семьей и вводили в нее наравне с законными сыновьями. Но никогда и никто не сбрасывал детей в туалет. Штрассенберг – это Штрассенберг, а не Спарта. В те времена дети умирали и все. От тысяч самых разных причин, от ветрянки, диких вепрей, поноса и золотухи. Но никому не приходило в голову забивать их трупами замковый туалет. Да и туалеты появились гораздо позже!

Ральф этого не знал. Ему мерещились мертвые младенцы. Их маленькие тщедушные ручонки тянулись к его штанинам. Их голоса звучали в его ушах.

– Ты видел моего папочку? – раздалось сзади.

И заорав, с размаху, Ральф рухнул в папоротник, а я осталась стоять.

– Твои волосы светились, клянусь тебе!.. Я понял, что ты – судьба! – рассказывал он, когда я была чуть старше.

Ральф с детства был мистиком и верил в свою судьбу. Даже если она являлась ему Белым Гномом с Розовым Зонтиком. Поэтому он не убежал и не обоДрался. Гном заблудился. Гном плакал. Гном хотел знать, не видел ли Ральф его собаку и папочку.

Красивого, в длинном черном платье.

Ральф выбрался из папоротников, в которые он упал и присел на корточки, разглядеть феерического создание. Гном с Зонтиком благоговейно прикоснулся к его щеке:

– Ты Принц, да? Только принц может быть такой красивый.

Ральф подхватил Гнома. Детские руки обвились вокруг его шеи, мягкое теплое тельце доверчиво прильнуло к его клокочущей от смеха груди. Ральф никак не мог мысленно развидеть Папочку в диинном чейном паатье.

– А как зовут папочку?

– Отец!

– Как?

– Отец! Его тут все знают.

– А мамочка у тебя есть? – спросил Ральф. – Матерь?

– Грета.

Ральф улыбнулся. По крайней мере, с этим можно было работать.

– Как она выглядит?

– Она вся коричневая.

Ральф присмотрелся, но ничего такого в ребенке не обнаружил. С другой стороны, бывают же и в Африке альбиносы. Что девочка не фея, а альбинос, он больше не сомневался. Но вот, что Штрассенберги вдруг стали толерантны…

– Коричневая?

– Да. Но ее мать была черная. Папа говорит, что Грета – его лучшая сука, поэтому позволяет ей спать со мной, – добил его Гном. – Остальные четверо сидят в клетке… Хотя они и не делают ничего плохого.

И пока Ральф думал, девочка ли больна, или он сам слишком сильно ударился при падении, на дорогу выскочил доберман. Мускулистое поджарое тело сверкало в свете луны, как змеиная чешуя.

Вскинув голову, собака громко залаяла…

…В дверь постучали.

– Со мной все в порядке, тетушка, – крикнула я, неохотно высунув голову. – Я ничего подобного больше не сотворю.

– Это не тетушка, – сказал голос Ральфа. – Можно войти?

– Нет! – заорала я, колотя матрас ногами и кулаками. – Оставь меня, наконец, в покое! Я ненавижу тебя!