Игры на раздевание - Виктория Мальцева Страница 21

Человек с высокофункциональным аутизмом может работать, и даже работать в коллективе. На самом деле нам проще добиться успеха в работе, чем построить счастливую семейную жизнь

«Я живу с синдромом Аспергера» Анастасия Андреева  31 марта 2017 The Village

Cattle & Cane - Dancing

Из всех терапевтов Алла работала со мной меньше остальных, а запомнилась больше всех. Главным образом, своими словами:

-  Девушки аутического спектра серьёзно отличаются от парней с тем же диагнозом. Если вторые чаще выбирают отшельнический образ жизни, то первым любовь и отношения нужны даже больше, чем нейротипичным (обычным, здоровым) людям. Не лишай себя возможности узнать счастье быть любимой и любить самой, Викки. Узнать, что такое нежность мужчины, сексуальность и сам секс. А забота для тебя имеет куда более важную роль, чем для всех остальных. Не всем ребятам с твоим диагнозом удаётся встретить подходящего человека, ещё меньше способны его удержать. Но я почему-то чувствую, что именно тебе должно повезти, Вик. Ты особенная!

Эти её идеи плотно засели в моём мозгу с избыточными нейронными связями, однако опыт общения со сверстниками в школе, затем колледже и, в конце концов, институте, заставил убедиться в утопичности этой идеи.

Короче, я, как и большинство мучеников, вынужденных не жить, а «справляться с жизнью» в обществе, выбрала безопасный и комфортный путь отшельничества.

Ещё Алла сказала, что мой уровень эмпатии, как и положено, значительно ниже, чем у здоровых людей, но среди её пациентов с высокофункциональным аутизмом он самый высокий:

- Ты сможешь отвечать мужчине на любовь правильно, интуитивно, и не пользуясь заученными схемами. Также я допускаю, что со временем он обнаружит в тебе даже большую сексуальность, нежели у нейротипичных женщин. Он будет счастлив с тобой, Викки.

Это уже пятый вечер в квартире, возвращаться в которую было страшнее смерти. Как же так вышло, что я всё ещё тут? Даже Адити, обеспокоенная моим отсутствием, звонила Каю и справлялась, жива ли я, потому что, пребывая в сознании,  всегда возвращаюсь туда, где привычно, а значит комфортно и безопасно. Кай с широченной улыбкой ответил, что жива, и даже дал нам поговорить.

Теперь мы снова в полумраке, хотя за дверью спальни тысяча и один шум: телевидение, музыка, посуда и четыре голоса. Неожиданно обнаруживаю, что не только меня туда не тянет, но и Кая тоже. Уединились мы давно, сразу после вечерней «разминки», даже в душ не пошли: как только закрылась дверь синей комнаты, его губы прижались к моим. И сейчас, подозреваю, он не целует меня только потому, что уже больно.

Внезапно я слышу:

- Скажи всё-таки, что у тебя под этим шарфом?

- Ничего.

Он кивает, потом с минуту смотрит в сторону, как будто в окно, вдруг неожиданно склоняется, отодвигает шёлковую ткань в сторону и целует прямо в шрам.

Я чувствую то, что объяснить не могу. Щиплет в глазах, но сбегать на этот раз почему-то не хочется. Кай вторгается туда, куда я никого не впускаю, но парадоксально другое - почему я позволяю ему?

- Не надевай его, хотя бы когда мы одни. Будь собой! – внезапно просит.

- Мне комфортнее так… когда он не бросается в глаза вперёд меня.

Кай качает головой и улыбается:

- Я хочу, чтобы рядом со мной тебе было так же спокойно, как и наедине с собой. И так же свободно.

Прочитав в моих глазах недоверие, объясняет дальше:

- Я знаю, как он выглядит, и да, ненавижу его за то, что когда-то тебе пришлось пережить боль, но для меня он - часть тебя, а значит…

Вновь целует в шею, в самый эпицентр деформации на коже, и шепчет что-то неразборчивое, щекоча дыханием и настраивая на игривый лад. Затем я вдруг слышу обещание, которое мне очень нравится:

- Когда-нибудь изобретут способ их убирать, и к тому моменту мы сможем себе это позволить. Если только ты захочешь.

Дело было совсем не в обещании избавить меня от уродливого шрама в будущем, а в том, что это самое будущее далеко было расписано наперёд, но главное,  в нём было отведено определённое место и для меня.

- Скажи, твой акцент, откуда он?

- Я родился и до четырёх лет жил под Лондоном - в городке Харлоу, графство Эссекс. Четыре года – это немало, так что моё британское произношение навсегда со мной! – улыбается.

Я тоже улыбаюсь и признаюсь:

- Не могу объяснить, что именно со мной происходит, когда я слышу твоё «еврибХОди»  вместо «еврибАди»… но это та-а-ак красиво!

- Хочешь научу? Следи за губами:  EVERYBODY…

Georgi Kay - Lone Wolf

И вот я не знаю, что это - оттенок розового на его губах, их контуры или их движения, или же то, как живо мои собственные помнят их нежность - но я прилуняюсь или приземляюсь, а вернее «пригубляюсь», короче, оказываюсь там, где и должна была оказаться. Возвращаюсь домой.

И в тот момент, когда уже осознаю себя лежащей на спине, зажатой близостью большого мужского тела, съедающего моё маленькое ладонями, пальцами, поцелуями, я понимаю, как легко и просто меня обманули! Если б только все обманы на Земле были такими же сладкими…

- Твои родители приехали сюда из Бразилии? – спрашивает тихонько.

- Только отец. Мать из Кореи. Они познакомились на курсах английского языка – учились вместе.

- Твоя мать кореянка?

Кай поднимается и с улыбкой вглядывается в моё лицо.

- Да. Но я на неё не похожа. Во мне больше отцовских генов.

- Немножко похожа… - он склоняет своё лицо ниже и мягко вдыхает, - глазами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Прислушиваясь к собственным ощущениям, вызываемым мягкими прикосновениями его губ к моим векам, я почему-то думаю о весне. Вижу много солнца и талый снег, обречённый снег. Снег, который станет водой, и воду, которая совсем недавно была снегом. Тонкие ручьи собираются в широкие,  те вливаются в реки, а  реки… они орошают землю, питают её. Землю, которая уже цветёт и обещает осенью плоды.

- Расскажи, что именно ты уже успела заметить? В чём отличие от остальных?