Дорога к любви - Розамунда Пилчер Страница 21

— Ну, я убираю дом, готовлю еду и хожу в магазин. На все это уходит уйма времени.

— А сегодня после полудня? Что ты делала, когда я постучал?

Эмма потянула за голенище сапога:

— Я гладила.

— А по вечерам? Чем ты занимаешься вечерами?

— Обычно хожу гулять. Наблюдаю за чайками и бакланами. Любуюсь закатом. Собираю дрова для камина.

— Одна? Неужели у тебя нет друзей?

— Нет. Те дети, которые жили здесь, когда я была маленькой, выросли и разъехались.

Это признание прозвучало грустно. Движимый непонятным порывом, Роберт предложил:

— Ты могла бы переехать в Лондон. Элен обрадовалась бы тебе.

— Да, я знаю, но вряд ли стоит, не так ли? В конце концов, Бен должен вернуться со дня на день. Ждать осталось всего ничего.

Девушка начала надевать пальто. Оно было цвета морской волны. В черных чулках, резиновых сапогах и в этом пальто Эмма выглядела совсем школьницей.

— От Бена есть какие-нибудь известия?

— От Бена? Ты шутишь.

— Мне начинает казаться, что не стоило предлагать ему вернуться в Америку.

— Почему?

— Потому что это нечестно по отношению к тебе.

— О, Господи! Все в порядке. — Она улыбнулась: — Поедем?

Ферма Стивенсов находилась в торфяной долине, поросшей вереском, которая простиралась за утесами. Ведущая в сторону от шоссе дорога шла между каменными заборами, поросшими боярышником и ежевикой. Машина ныряла и подпрыгивала в колее. Переехали небольшой мост, подъехали к первому коттеджу, к стае гусей и, наконец, ко двору фермы, оглашаемому криками петухов.

Роберт остановил машину и заглушил мотор. Ветер успокоился, а дождь переходил в изморось, густую, как туман. Со всех сторон слышалась многоголосица фермы: мычали коровы, кудахтали куры, вдалеке тарахтел трактор.

— Итак, — спросил гость из Лондона, — как же нам найти этого человека?

— Он живет на чердаке вон того амбара, каменная лестница ведет как раз к его двери.

Ступени были уже оккупированы мокрыми курами, суетящимися в поисках зерен, и обеспокоенным полосатым котом. Ниже в грязи копалась огромная свинья. Крепко пахло навозом.

Роберт вздохнул:

— И все это ради искусства!

Он открыл дверцу и начал вылезать:

— У тебя нет желания присоединиться?

— Лучше останусь в стороне.

— Постараюсь не задерживаться слишком долго.

Эмма наблюдала, как Роберт пробирался по грязному двору, носком ботинка отогнал с дороги свинью и осторожно начал подниматься по лестнице. Он постучал в дверь; ответа не последовало, и тогда он открыл ее и вошел внутрь. Дверь за ним закрылась. Почти одновременно открылась другая дверь, в доме, и появилась жена фермера в сапогах, плаще по щиколотку и черной зюйдвестке. В руках у нее была увесистая палка. Хозяйка пошла по садовой дорожке, сквозь дождь пытаясь разглядеть, кто находится в большом зеленом автомобиле. Эмма опустила стекло:

— Здравствуйте, госпожа Стивенс. Это я.

— Кто?

— Эмма Литтон.

Госпожа Стивенс разразилась радостным кудахтаньем, хлопнула рукой по бедру и прижала ладонь к сердцу:

— Эмма! Вот так сюрприз! Я тебя не видела Бог знает как долго! Что ты здесь делаешь?

— Приехала с одним человеком, который хочет видеть Пэта Фарнаби. Он поднялся к нему.

— Твой отец уже вернулся?

— Нет. Он все еще в Америке.

— А ты предоставлена самой себе?

— Именно так. Как поживает Эрни? — Так звали господина Стивенса.

— Прекрасно. Только вот сегодня ему пришлось отправиться в город к зубному врачу — показать свою пломбу. Зуб так разболелся, что переносить это стало просто невозможно. Поэтому я вышла вместо мужа загонять коров.

Эмме захотелось помочь женщине:

— Я пойду с вами.

— Слишком сыро.

— Я в сапогах. К тому же хочется размяться. — Ей нравилась госпожа Стивенс. Это была женщина, не теряющая присутствия духа ни при каких обстоятельствах. Они поднялись на перелаз через каменный забор, и перед ними открылись мокрые поля.

— Ты ведь была за границей? — спросила фермерша. — Да, я так и думала. Не знала, что ты вернулась домой. Жаль только, твой отец вот так уехал. Ну что ж, ничего не поделаешь. Мне кажется, что его уже не переделать.

Разговор с Пэтом Фарнаби был трудным, если не сказать больше. Это был настороженный, очень бледный и худой от недоедания человек с рыжей копной волос и такой же бородой. Глаза его были зелеными и подозрительными, как у голодного кота. К тому же молодой художник оказался очень грязным. Жилище его тоже было крайне запущенным, но Роберт ничего другого и не ожидал и поэтому просто не обращал внимания.

Чего он не ожидал, так это открытой враждебности со стороны молодого человека. Пэт Фарнаби не любил, когда посторонние без приглашения или предупреждения заходили к нему во время работы. Роберт извинился и объяснил, что пришел по делу. На что художник только поинтересовался у непрошеного гостя, чем тот торгует.

Подавив в себе негодование, Роберт попытался изменить тактику. С некоторой чопорностью он достал визитную карточку Маркуса Бернстайна:

— Господин Бернстайн попросил меня навестить вас, при возможности взглянуть на ваши работы и выяснить творческие планы.

— У меня нет никаких планов, — отрезал художник. — Я никогда их не строю. — Он взглянул на карточку, как будто она отравлена и прикасаться к ней опасно. Роберт был вынужден положить ее на угол грязного стола.

— Я видел вашу картину в галерее Порт-Керриса. Но там всего лишь одно полотно…

— И что?

Роберт прокашлялся. Маркус явно был более искушен в общении с подобными представителями рода человеческого, ведь он никогда не выходил из себя. Понятно, что на выработку такого безграничного терпения ушло много времени. Его же терпение истощалось, как песок, сочащийся сквозь пальцы. Собрав всю волю, он сказал:

— Мне бы хотелось посмотреть ваши работы.

Светлые глаза Пэта Фарнаби сузились:

— Как вы нашли меня? — Голос его зазвучал, как у загнанного в угол зверя.

— Мне дали ваш адрес в галерее. А дорогу показала Эмма Литтон, которая приехала со мной. Вероятно, вы знаете Эмму?

— Приходилось встречаться.

Дело не ладилось. В наступившей тишине Роберт обвел глазами неряшливую мастерскую. Повсюду взгляд наталкивался на самые убогие предметы человеческого обихода: постель, как разоренное гнездо, грязная сковорода, носки в тазу с водой, открытая консервная банка. И повсюду были холсты: в стопках, россыпью, на стульях, прислоненные к стенам. Неоцененное сокровище! Не веря, что ему позволят осмотреть их, Роберт снова перевел взгляд на хозяина и встретил холодные немигающие глаза.