Любовница группенфюрера - Элли Мидвуд Страница 21

— Какая же она сладкая, жидёнок, ты себе такого и в самых диких снах не мог вообразить! Такая тёплая, нежная… — Я почти чувствовала его ухмылку, когда он говорил это. Я ненавидела его в этот момент, ненавидела за то, что он имел наглость делать что-то подобное в присутствии другого мужчины, ненавидела, что вообще посмел вот так бесцеремонно трогать меня, медленно водя пальцами вокруг самого чувствительного из мест, и ненавидела себя, потому что мне это по каким-то совершенно непонятным причинам было совсем не неприятно. — А знаешь что? К чёрту твои ответы. Мне от тебя больше ничего не нужно. Я только хочу её.

Я резко втянула воздух, когда он прикусил зубами часть обнаженной кожи на моём плече, одновременно переместил руку ещё ниже и скользнул пальцами внутрь.

— Да, жидёнок, я определённо её трахну. Клянусь, она стоит всех твоих секретов.

— Тебя под трибунал отдадут, псина ты грязная, — прошипел Адам с нескрываемой яростью в голосе. И так было ясно, что он уже почти сломался.

— Пусть так. Но я умру счастливым человеком.

Он снова смеялся, обжигая мою кожу на шее горячим дыханием. Я услышала, как с трудом сглотнул Адам. И я сидела рядом и абсолютно ничего не могла сделать.

— Йозеф. Его зовут Йозеф. Он лидер сопротивления здесь, в Берлине. Он кодирует мои послания. Женщина, которой принадлежало радио, одна из его агентов. Я не знаю её имени, но он знает.

Я в ужасе распахнула глаза. Пытаясь помочь мне, он продал не того человека, человека, который работал с моим отцом, когда папа был ещё адвокатом до переезда в Швейцарию и помогал Йозефу с подделкой всякого рода документов. То, что гестапо почти накрыло этого самого Йозефа, и было главной причиной, почему моим родителям пришлось так спешно покинуть страну, прежде чем секретная полиция повязала бы их всех, включая моего отца. Я специально рассказала Адаму про Йозефа, чтобы тот держался от него подальше, если вдруг их пути пересекутся, по той же самой причине, но вот про отца промолчала. А теперь моя маленькая ошибка может стоить папе жизни.

Доктор Кальтенбруннер наконец отпустил меня и выпрямился рядом с моим стулом.

— Ну вот видишь, это же было совсем не сложно. Ты всё мне рассказал, а я и волоса у тебя на голове не тронул, как и обещал. Я, правда, немного разочарован, что ты нарушил мои планы на вечер с моей хорошенькой фрау Фридманн, но уговор есть уговор, и я её отпущу. Ты-то, конечно, никуда не пойдёшь; ты останешься здесь и расскажешь агентам, что продолжат тебя допрашивать, всё в деталях. Не буду говорить «скоро увидимся,» потому как не думаю, что ты долго проживёшь.

Группенфюрер Кальтенбруннер снова рассмеялся и нажал кнопку под столом, чтобы охрана снаружи открыла дверь. Выходя в коридор, я изо всех сил старалась не расплакаться: мой бедный Адам и понятия не имел, что он только что сделал, пусть и не нарочно. Я только что похоронила своего брата, а теперь и жизнь моих родителей висела на ниточке. Как только Адам опознает Йозефа по фотографии, гестапо развернут такую охоту, что даже лидеру берлинского подполья, которому до сих пор удавалось их каким-то чудом избежать, долго на свободе не проходит. А как только они схватят его, он выдаст всех своих подельников, включая моего отца. Глупо было надеяться, что какая-то граница со Швейцарией их остановит. Меня начало трясти, пока я следовала за группенфюрером Кальтенбруннером из тюрьмы. Как только мы поднялись наверх, я быстро зашагала к выводу из здания, подальше от них всех, на улицу и побыстрее, но он всё же поймал меня за локоть, прежде чем я успела сбежать.

— Куда вы собрались одна посреди ночи? Идём, я подвезу вас домой.

Я вырвала руку из его с силой, на которую не знала даже, что была способна.

— Не смей никогда меня больше трогать, грязный ты выродок!

Он немного отступил назад, явно удивлённый моей реакцией, но мне недостаточно было на него накричать. Я пихнула его в грудь обеими руками, уже плача, хоть это и было равнозначно тому, чтобы пихать стену. Но мне просто хотелось хоть что-то ему сделать в ответ за то, что унизил меня, за то, что угрожал мне, за то, что заставил Адама говорить, за то, что у него нигде и не кольнуло, пока он всё это проделывал. Я пихнула его ещё раз; он даже не пытался меня остановить и просто стоял на месте, недоуменно моргая.

— Простите меня, — наконец проговорил он, опуская глаза. По всей видимости, неловко ему было от моих слёз. Только теперь он похоже понял, что натворил. — Не нужно было мне…

— Ненавижу тебя!!! — закричала я, абсолютно не думая, что меня могли услышать сотрудники РСХА, которые ещё оставались в здании. Он отступил на шаг назад, будто я ударила его.

— Простите меня, Аннализа… — Уже совсем умоляюще и почти шёпотом. Я молча развернулась и выбежала на улицу, в прохладную майскую ночь.