Госпожа камергер - Виктория Дьякова Страница 20

– Он только что расторг помолвку, – сообщил за Пушкина князь Александр. – Чего ж радоваться?

Видимо, не желая рассказывать обществу перипетии своей ссоры с будущей тещей, Пушкин перевел разговор на иную тему. Он вспомнил, как приехал к княгине Зинаиде Волконской проводить Машу, дочь генерала Раевского, отъезжавшую к мужу в Сибирь.

– Она плакала, когда слушала музыку в тот вечер. Ведь не знала наверняка, доведется ли еще. О, сколько, сколько разбитых семей и сердец! – воскликнул с искренностью Александр Сергеевич. – Несчастный Николай Николаевич, он слег, как она уехала. Так уж и не поднялся больше. Я перееду через Урал, поеду дальше, – горячился поэт, – паду к ее ногам и буду просить пристанища на Нерчинских рудниках… Как вы полагаете, Алексей Александрович, – обратился он к Анненкову, – я выдержу там?

Генерал Анненков только молча пожал плечами, но взгляд его опутанных тонкой сетью морщин синих глаз помрачнел.

– Не торопитесь, Александр, – ответила за мужа Потемкина, – поверьте мне, доехать туда – уже труд великий. Я сделала его, но не желаю вам того же. Стоит ли жертвовать собой из-за разочарования в невесте. Вы успокоитесь скоро, и все пойдет чередом…

– А кто же будет сочинять здесь? – возмутился Давыдов. – Опять только я и бедный Жуковский? Но это же предательство, друг мой… Нашего брата-поэта вовсе наперечет. Кстати, вы слышали, – сообщил он, – коли уж зашла речь о сочинителях… Бестужев пропал на Кавказе…

Воспользовавшись, что все отвлеклись на известие Давыдова, Пушкин шепнул князю Потемкину:

– Таня вслед за тобой приехала, у соседей остановилась. Уж человек приходил от нее. Ждет тебя, как стемнеет. Эх, жалко Сашенька не смогла за ней увязаться. А так мила, так мила…

– Позвольте спросить, князь, – решилась заговорить с Потемкиным Мари-Клер, – кто же таков этот месье Бестужев, которого все жалеют?

– Месье Бестужев, мадемуазель, – откликнулся полковник, хотя мысли его были далеко – они тянулись к Тане. – О, он служил адъютантом принца Вюртембергского, родственника государыни Марии Федоровны. Весьма любезный, остроумный молодой человек, блестящий офицер и дамский угодник. Однако с той же страстностью, с коей он предавался развлечениям, он увлекался сочинительством. Печатался под псевдонимом Марлинский. Дивные повести, честное слово. Когда начнете читать по-русски, прочтите, мадемуазель, не пожалеете, – посоветовал он. – Весьма занимательно. В связи с декабрьским делом государь сослал Бестужева на Кавказ…

– Мне написал генерал Розен, – заговорил генерал Ермолов, – что Бестужев отправился с экспедицией на Цебельду. На них напали черкесы. Бестужев был ранен в перестрелке. Его горцы уволокли с собой. Погиб ли, жив ли – никто не знает…

Алексей Петрович Ермолов, по матери двоюродный брат Дениса Давыдова, ехал из Петербурга, где сдавал кавказские дела, в Орел к своим родным и по пути завернул погостить в Кузьминки по приглашению княгини Потемкиной. В тот год герою Отечественной войны с французами легендарному начальнику штаба Первой русской армии исполнилось сорок девять лет. Пять лет он безраздельно правил Кавказом. За это время вокруг имени Ермолова, и без того славного, скопилось столько загадочных толков и слухов, что они не могли не докатиться до нового государя. Проконсул Кавказа, как называли за глаза Ермолова, одних восхищал, а других ужасал.

Львиная грива Ермолова, известная многим по портрету в галерее Двенадцатого года в Зимнем дворце, густо посеребрилась, под глазами легли морщины, отпущенные усы старили его, придавали лицу выражение жестокости. Взглянув на незнакомого ей генерала, Мари-Клер почувствовала вдруг, как ее охватила нервная дрожь, и, несмотря на солнечную, теплую погоду, она ощутила в сердце холод. Как будто почувствовала, что этому суровому, волевому человеку предстоит сыграть в ее судьбе нешуточную роль.

Ермолов повернул голову – взгляд его холодных светлых глаз скользнул по юной француженке. Он слабо улыбнулся. Резкие складки морщин на крупном, мужественном лице стали еще явственнее, темные круги под глазами и крайняя раздражительность – заметнее. Завистники устроили так, что долго подкапывавшийся под Ермолова генерал Паскевич теперь все же одержал верх и всесильный проконсул уезжал побежденным, так и не осуществив своих планов.

– Подписал ли государь твою отставку, Алексей Петрович? – осторожно осведомилась Елизавета Потемкина. – Не одумался? Не дал себе труда?

– Какой уж труд, Лизавета Григорьевна. – Мохнатые брови Ермолова сердито сдвинулись на переносице. – Начал я юнцом под водительством папеньки твоего, князя Григория Александровича, служить Отечеству. И тридцать пять лет на одном винту крутился – не шутка. Отечеству полезен быть желал, государыней Екатериной и государем Александром Павловичем забыт или обижен не был – грех жаловаться. А вот государю Николаю Павловичу я служить не намерен. Добровольно ухожу. Да и какой он Павлович… Приблудный детеныш.

За столом все замолчали от ермоловской резкости, и видя, что Мари-Клер побледнела, князь Потемкин, склонившись к ней, предложил:

– Не желаете ли паштету, мадемуазель? Позвольте поухаживать, вкусный очень, – не дожидаясь лакея, он сам встал из-за стола и поднес Мари-Клер несколько ломтиков деликатеса на серебряном блюде. Девушка смущенно приняла угощение и поблагодарила Сашу, поймав на себе его оценивающий, немного насмешливый взгляд. Еще больше стушевалась, и едва удержала блюдо – княгиня Анна Алексеевна помогла.

– А с чего-то взял ты, Алексей Петрович, – проговорила княгиня Орлова, сделав вид, что не заметила неловкости Мари-Клер, – будто государь Николай Павлович – приблудный сын?

– С того, что сам император Павел Петрович в том нисколько не сомневался, – уверенно отвечал ей генерал, – он уж к Марии Федоровне охладел, и даже манифест заготовил, будто младшие сыновья его, Николай и Михаил, объявляются незаконнорожденными. Так Мария Федоровна в ноги государю кинулась, умолила не делать того, пощадить просила… – Никто не решался возразить Ермолову.

– Что ж, возможно, доля правды есть в словах твоих, Алексей Петрович, – после паузы произнесла княгиня Елизавета Григорьевна, и в голосе ее прозвучала печаль. – Известно, что государыня Мария Федоровна, отчаявшись вернуть расположение мужа, не отказала графу Уварову в его ухаживаниях. Только, кто без греха, как писано в Евангелии, пусть первым бросит в нее камень. Если в семье Павла Петровича и мог найтись приблудный сын, так это первенец его, государь Александр Павлович Благословенный, очень уж был он не похож на всех прочих сродственников своих. А Николай Павлович как раз весь в своего батюшку и умом и характером вышел. Где уж графу Уварову соперничать.

– Как бы то ни было, – вздохнул Ермолов, – а на службе покойному государю Александру не выучились мы подличать или угодничать. Поедем в деревню с Денисом, – он хлопнул по плечу двоюродного брата, – матушка, тетка твоя, померла нонче, отец мой болен тяжело. Дом большой стоит свободен. Станем, Денис, кур разводить да огурцы сажать. Отвоевались. Ты, поди, мундир-то свой генеральский только вот к друзьям старинным надеваешь, – спросил он Давыдова, – а все остальное время он в шкафу висит. Да и правда – зачем они нам с тобой теперь, мундиры-то.