Игрушечное сердце - Светлана Лубенец Страница 20

Личико куколки опять получилось премиленьким. В шелковые нитки для волос Наталья Ильинична, как и в прошлый раз, вплела свои пряди, но остановиться на достигнутом никак не могла. Хотелось еще как-нибудь усилить негативное воздействие, которое кукла непременно окажет на неприлично счастливую Данку. Пожилая женщина понимала, что соседка вовсе не заслуживает такого наказания, которое она для нее готовит, но колесо было запущено и остановке, увы, не подлежало. Наталья Ильинична собой уже не владела. Она пристегнула к кукольному платью небольшую брошку с жемчужинкой, которую сама носила с парчовым нарядом, а к месту ушей прикрепила маленькие жемчужные серьги-пуссеты. Они остались от Маринки, не менее подлой, чем бывший муж, а потому тоже должны сыграть свою роль.

Данку Наталья Ильинична караулила несколько дней у собственного дверного глазка, поскольку дома ее не было. Видать, жила у своего мужика. Ну ничего… недолго уж осталось… Не съехала ж пока совсем-то!

Бдение у дверей в конце концов было вознаграждено. Дана вышла из дверей лифта и надолго застыла около собственной квартиры. По всему видно, что никак не может найти в объемистой сумке ключи. Наталья Ильинична тут же схватила с крючка свою авоську и выскочила из дверей в чем была: в халате без рукавов и шлепанцах на босу ногу, благо на дворе лето, и ни в чем странном заподозрить ее нельзя.

– Здравствуйте, Даночка! – начала она самым лилейным голосом.

Соседка обернулась и с улыбкой поздоровалась.

– Как вы сегодня прекрасно выглядите! Чудо просто, как хороши! – решила не скупиться на похвалы Наталья Ильинична, а потом на всякий случай еще и спросила: – И что же на вас так благотворно подействовало, Даночка?

Дана улыбнулась еще шире и счастливее и вдруг огорошила:

– Понимаете… у меня, кажется… будет ребенок… Еще, конечно, рано делать выводы, но мне верится, что все, наконец, получится… Так хочется родить… Я уж не девчонка… Уж и не ждала…

Наталья Ильинична подивилась тому, что соседка так разоткровенничалась. Казалось бы, ничего не предвещало. Никогда раньше они, кроме «здрасьте – до свидания», друг другу и ничего не говорили. Да, видать, чрезмерно счастлива эта Данка, что, безусловно, неприятно, и весьма… И ведь не стыдится признаваться! Безмужняя же… Экие нынче нравы…

– Это что ж такое, Даночка, – вкрадчиво начала она, – никак ваш Владимир в семью вернулся?

Дана звонко рассмеялась и ответила:

– Ну что вы, Наталья Ильинична! Разве можно заводить детей от такого алкоголика, как Вовка!

– А от кого ж тогда? Простите мне мое любопытство, но вы ж первая начали рассказывать. Я вас об этом не спрашивала.

Дана смутилась. Видимо, самой стало стыдно за свою счастливую откровенность, но ответить теперь было необходимо. Ее действительно никто за язык не тянул.

– Есть у меня человек… – тихо сказала она и почему-то покраснела. – Хороший очень…

– Женатый, поди? – предположила Наталья Ильинична, потому что ей очень не хотелось, чтобы Данка от неудержимой радости хорошела и дальше.

– Нет-нет, он не женат… Все у нас хорошо, – быстро ответила Дана и уже совсем собралась открыть дверь квартиры, поскольку, наконец, нашла ключи.

– Подождите! Я сейчас! – Наталья Ильинична крикнула таким высоким напряженным голосом, будто ее только сейчас осенила какая-то необыкновенная мысль, и юркнула к себе. Через минуту она уже снова была на площадке с куклой собственного изготовления в руках. Протянула ее Дане и сказала: – Возьмите, Даночка, на счастье! Я сделала эту куколку сама. Поглядите, она такая же прехорошенькая, как вы! Вы просто должны быть вместе!

– Ну что вы… – попыталась отказаться явно смущенная Дана. – Вы сами сделали… так красиво… Ее же на выставку надо!

– Да какая там выставка! – отмахнулась Наталья Ильинична. – Куда приятнее знать, что куколка будет у такой красавицы, как вы!

– Спасибо, – Дана еще раз улыбнулась, прижала куклу к себе и, наконец, открыла дверь своей квартиры.

Наталья Ильинична в это время стояла у лифта, будто намереваясь идти в магазин со своей кошелкой. Когда же за Даной захлопнулась дверь, она вернулась домой. В магазине ей нечего делать. Подсолнечная халва еще не закончилась, и даже осталось три штучки бело-розового зефира.

Пожилая женщина прошла в кухню, тяжело опустилась на табуретку и удовлетворенно подумала, что вовсе не все хорошо у этой Данки. Просто так не краснеют сразу всем лицом, как перезрелый помидор. Врет она, что мужик ее не женат. Видно же, что-то не так! А теперь, наверное, будет еще хуже… Оно и поделом…

* * *

Артур Самойлов ненавидел свое имя. Когда он был ребенком, оно казалось ему слюнявым, немужским. Сейчас – гламурным. Но не менять же? Глупо как-то. Внешностью своей он тоже никогда доволен не был. В лице всегда было что-то от героя сентиментального романа: большие яркие глаза с длинными ресницами, пухлые губы, нежная кожа. Даже волосы и те мягкие, чуть волнистые. Будучи мальчишкой, он несколько раз отстригал проклятые ресницы ножницами, подпаливал спичкой, но они потом непременно восстанавливались и, как ему казалось, назло всем экзекуциям делались еще гуще и длиннее. Имея хороший рост, он, при этих своих ресницах, всегда нравился девчонкам, но ему почему-то казалось, что не тем. Та, о которой он мечтал, не могла купиться на принца из сентиментальной сказки. Той, которая ему нужна, должны быть интересны брутальные мужики. Собственно, словечко «брутальный» не было в ходу в пору его юности, но слово «мужик» и без всякого определения говорило само за себя. Он, Артур Самойлов, в юности на мужика никак не тянул, только на маменькиного сынка, а позже – на вшивого интеллигентишку. Несмотря на очень удачное прозвище Турок, стать довольным собой он так и не смог.

Отец всегда заставлял его заниматься спортом, суровая спартанская жизнь в дальних гарнизонах страны закалила и сделала крепким физически, но вожделенную брутальность он так и не приобрел. Конечно, подбородок окреп, темная щетина на нем тоже работала на сугубо мужской образ, но понравиться себе Артур так и не сумел. Неприятен ему был и собственный характер – такой же мягкий и податливый, как волосы. Он пытался сознательно культивировать в себе жесткость, уверенность и безапелляционность и даже добился кое-каких успехов (в противном случае никогда не был бы назначен на должность коммерческого директора), но в душе оставался чувствительным, романтичным и сентиментальным. Из-за этой самой излишней сентиментальности и романтичности отношения Артура с женщинами никак не складывались. Возможно, дело было в том, что он искал внимания не тех, которые смогли бы составить его счастье. Ему нравились сильные, уверенные в себе женщины. Те самые, которые должны бы, как ему казалось, влюбляться в брутальных самцов. Он корчил перед ними такого брутального самца, сколько мог, но потом все равно срывался на сантименты с чувствительными признаниями, ласковыми словечками и романтическими подарками. Ни одна из его возлюбленных этого неожиданного (как им, возможно, казалось) перелома в нем выдержать не смогла.