Прошлое - Алан Паулс Страница 20

Вера, в противоположность ему, была молодой и неприрученной. Впервые он увидел ее через витринное стекло магазинчика, в котором она работала, — дело было в пятницу вечером, за сутки до того, как Римини впервые попробовал кокаин; девушка о чем-то говорила по телефону, зажав трубку между щекой и плечом и непрестанно как-то подпрыгивая, переминаясь с ноги на ногу. Животное, подумал Римини, дикое животное, только что пойманное в джунглях и помещенное в стеклянную клетку; еще не понимая, что обратно на свободу ему не вернуться, зверь пытается осмотреться и принюхаться к новому, незнакомому воздуху. Римини подошел к витрине вплотную и сделал вид, что рассматривает дурацкий браслет из ракушек. На самом же деле, уткнувшись носом в стекло, он мысленно рисовал в своем воображении совершенно нереальные картины; он, Римини, заранее осознающий свое грядущее унижение, входит в магазин; оказавшись в этих десяти квадратных метрах, устланных ковром, заставленных прилавками из искусственного мрамора и освещенных двухцветными лампами, он приходит в полный ужас и, с трудом ворочая языком, выдавливает из себя первые полагающиеся в таком случае слова; понимая, что так поддержать разговор не удастся, он долго рассматривает разные безделушки и затем совершает какую-то бессмысленную покупку; смилостивившись после этого, девушка наскоро пишет ему на визитке магазина номер телефона, и Римини вновь оказывается на улице с изрядно похудевшим кошельком и с завернутым в омерзительную золотистую бумажку дорогим и абсолютно не нужным ему предметом, вроде колечка из розового камня, амулета из оникса или скрипичного ключа из серого, «под серебро» сплава, — в общем, какой-нибудь бездомный, копаясь в ближайшем к магазину мусорном бачке, при наличии некоторого чутья, сноровки и удачи мог бы впоследствии без особых трудов разжиться настоящим сокровищем.

Никогда раньше он не совершал такой глупости — попытаться познакомиться с женщиной, о которой не знаешь ровным счетом ничего. Ему всегда требовалось что-то вроде предисловия, хотя бы минимальный объем общего прошлого, воспоминаний, хоть какой-то контекст, который вдохновил бы его на активные действия и дал возможность подготовиться к наступлению. По всей видимости, браслет из розового камня, оникса и мельхиора, выставленный в витрине, имел волшебную силу. Римини, оторвав от него взгляд, стал смотреть на девушку: та ни секунды не стояла на месте, все время крутилась туда-сюда, переступала с ноги на ногу, словно уклоняясь от ударов или же нанося удары невидимому противнику, — телефон при этом так и был зажат между ее плечом и ухом; в какой-то миг она повернулась лицом к Римини — тот успел чуть получше рассмотреть ее, отметив даже аккуратно расчесанные на пробор волосы, и почему-то именно в эту секунду решился войти в магазин. Внутри все было настроено против него, по крайней мере так ему показалось; здесь было душно, а ненужные и безвкусные вещи словно заманили его в западню, осадили со всех сторон. Римини стало не по себе; он едва не порезался об острый шип на спине какого-то стеклянного динозавра, задел стеллаж и, спасая от неминуемого падения зашатавшегося морского конька, чуть было не уронил перуанскую керамическую вазу в народном стиле. Буквально через несколько секунд он понял, что не мог найти более неподходящего времени для того, чтобы попытаться познакомиться с этой девушкой: Вера не просто говорила по телефону — она сражалась. Она ссорилась, что-то доказывала, словно в суде с человеком, имя которого ей удавалось не произнести, а словно искусать всякий раз, когда оно слетало с ее губ; Вера то повышала голос, то вновь почти переходила на шепот, словно пытаясь скрыть от посторонних ушей это частное судебное разбирательство, в котором она явно выступала на стороне обвинения; она требовала предоставить ей все новых свидетелей, сообщить ей время и место совершенных преступлений — каждое новое требование сопровождалось новыми жестами, словно заключавшими его в ледяные скобки, — и при этом, выслушав доводы противной стороны, тотчас давала понять, что все эти аргументы являются лживыми, надуманными, гроша ломаного не стоят. Лишь единожды за все это время она отвлеклась от своего разговора — естественно, не в тот момент, когда в магазине появился Римини: в дверь просунулась физиономия уличного разносчика кофе, но он быстро сообразил, что его услуги здесь вряд ли кому-то понадобятся; в этот момент Вера ненадолго замолчала и даже на мгновение встретилась взглядом с Римини, посмотрев при этом не на него, а сквозь него, словно он был очередным стеклянным экспонатом, выставленным на продажу. Римини отвел взгляд, успев отметить про себя, что глаза у девушки зеленые. (Если он, конечно, не ошибался.) Ему оставалось начать повторный осмотр местных достопримечательностей — бесчисленных каменных пепельниц и тростниковых портсигаров. Ну почему все, что продается в таких лавках, обычно называется как минимум двумя словами? «Ты что, думаешь — я идиотка? — кричала Вера в телефонную трубку. — Или я, по-твоему, глухая и слепая?» Римини задумался над тем, что удерживает его в этом странном месте. Неужели он рассчитывает как-то унизить ее своим присутствием? Уже задыхаясь, он посмотрел на улицу через стекло витрины и увидел в дверях другого магазинчика — торгующего индийской народной одеждой — немолодую женщину, которая подпиливала себе ногти и время от времени, как ему показалось, подозрительно смотрела в его сторону. «Доказательства? — донеслось до его слуха. — Какие еще тебе нужны доказательства? Я что, за тобой следить должна? Может быть, мне тебе еще фотографии представить? Это что, кино? Фотографии, как ты трахаешься? С кем? Да с этой стервой!» Римини, стоявший спиной к Вере, услышал, как она задохнулась и как на мгновение задрожал ее голос. «Ничтожество. Понял, кто ты? Жалкое ничтожество. Не вздумай больше даже подходить ко мне. Чтобы ты сдох. Вот уж порадуюсь, когда в гробу тебя увижу». Римини услышал, что Вера плачет. «Нет. И этого не хочу, — добавила она. — Я вообще не хочу тебя видеть. Ни живым, ни мертвым». Римини услышал, как что-то упало на ковер, и непроизвольно оглянулся. Телефон лежал на полу, все еще продолжая мигать зеленой лампочкой, а Вера стояла неподвижно и тихо плакала. Все это выглядело как в кино — только с выключенным звуком. Подойдя к ней поближе, Римини увидел на бледных щеках Веры легкий розоватый румянец. Она показалась ему такой красивой, что он чуть было не расплакался просто за компанию. «Сколько… сколько стоит вот это?» Вера некоторое время продолжала смотреть прямо перед собой, а затем перевела взгляд на подставку для карандашей, оказавшуюся у него в руках. Плакать она перестала практически мгновенно: Римини готов был поклясться, что видел, как слезы покатились обратно вверх по щекам, к глазам, словно все тот же фильм запустили задом наперед. «Нисколько, — сказала она. — Бесплатно. Забирай. — С этими словами она открыла ящичек под прилавком, вынула из него деньги — несколько в основном мелких купюр, сунула их в какую-то прозрачную папку и, направляясь к двери, сказала Римини: — И вообще — забирай все, что хочешь».

Десять минут спустя он нашел ее в одном из ближайших баров, где она сидела спиной к залу и, пожалуй, ко всему миру — за самым неудобным столиком; Римини подошел к ней и протянул связку ключей, которыми закрыл за собой входную дверь в магазин. «Ты их там оставила. Прямо на виду», — пояснил он, словно извиняясь. Вера одним движением смахнула ключи в сумку, поднеся ее к краю стола. Затем она сделала хороший глоток из стоявшего перед ней бокала — коньяк, подумал Римини, или один из тех напитков, крепких и безымянных, о существовании которых узнаешь, только когда все остальное уже кончилось или же когда нужно напоить пребывающего в отчаянии и мрачном унынии человека — и сказала: «Но ведь…» — словно продолжая прерванную на полуслове фразу. Естественно, Римини понятия не имел, о чем она говорила или думала непосредственно перед его появлением, равно как и день, неделю или месяц назад; невзирая на странность ситуации, Вера продолжала говорить без остановки — ее рассказ занял, наверное, не меньше получаса. Римини слушал ее сначала стоя и переминаясь с ноги на ногу, а затем — воспользовавшись тем, что Вера отвлеклась, чтобы подозвать официанта с очередной порцией своего пойла, — сидя рядом с нею за столиком и с удовольствием разглядывая ее белые, тонкие, почти детские руки с аккуратно постриженными ногтями. Вера тем временем воссоздавала перед ним по крупицам всю историю своих мучений и кошмаров; ей доставалось самой от себя за недогадливость, неумение читать вполне очевидные знаки, за желание отмахнуться и не видеть того, чего видеть не хочется, — она была похожа на человека, который ввязался в игру с не известными ему правилами и теперь, вполне предсказуемо по-крупному проиграв, уже с видом умудренного опытом эксперта рассуждает о том, что этот проигрыш был предопределен с самого начала. Римини был рядом, совсем близко (от случайного прикосновения к руке Веры у него по коже даже пробежали мурашки), но иллюзий на свой счет не строил. Вера говорила не с ним, а перед ним — так порой выступают люди в суде: им очень нужно высказаться о том, что наболело, и они используют эту возможность, понимая, что без крайней необходимости никто их перебивать не будет. Впрочем, по своему содержанию речь Веры также напоминала скорее выступление в суде, чем сентиментальную исповедь. Ее рассуждения были логичны, а память просто потрясала. Девушка помнила все: поздние возвращения, появление в другой одежде, характерные следы на воротничках, сбивчивые, неубедительные объяснения, запах только что принятого душа, отмененные в последний момент встречи, новые имена, произносимые самым небрежным тоном, вырванные из блокнота страницы… Все эти улики она не просто собирала и классифицировала, а плела из них изящную паутину, запутавшись в которой тот же самый мерзавец должен был оказаться наконец-то уличенным в измене. Римини чувствовал, как у него начинает кружиться голова; он понял, что нужно что-то делать, понял, что именно от него требуется, и, не узнавая сам себя, воспользовался паузой в монологе Веры и предложил ей встретиться — прямо в тот же вечер. Девушка замолчала и посмотрела на него, удивленно моргая — словно сгоняя с глаз пелену, которая до этого мгновения мешала ей увидеть Римини. Затем улыбнулась и на мгновение превратилась в робкое, застенчивое, напуганное жизнью создание. «Извини, я только…» — сказала Вера и, снова усиленно поморгав, наклонилась пониже над столом и прикрыла лицо ладонями. Римини отвел взгляд, понимая, что сейчас Вера явно не хочет, чтобы за ней наблюдали. Вновь посмотрев на нее через несколько секунд, он сразу даже не понял, за счет чего она так резко и в то же время неуловимо изменилась — как в фантастических сериалах, которые наводили на него ужас в детстве. Какое-то время Римини отчаянно пытался понять, что же с нею произошло или, точнее, что она успела с собой сделать. Присмотревшись, он вдруг понял, что ни о какой мистике речи нет — маленький полупрозрачный кружочек мелькнул на подушечке одного из пальцев девушки; подняв взгляд, Римини снова посмотрел в глаза Вере и увидел, что радужная оболочка ее правого глаза поменяла цвет, став из зеленой золотисто-янтарной.