Потанцуй со мной - Луанн Райс Страница 20

Его губы были тонкими и плотно сжатыми. Она уставилась на них. Его пальцы касались ее щеки, они были мягкими. Она вспомнила их столкновение, как заботливо он к ней прикасался. Она невольно задрожала от воспоминания. Тогда он поцеловал ее.

В ее снах поцелуй был таким же реальным, каким он был в тот день. Джеффри наклонился, его лицо в миллиметрах от нее, он мягко целовал ее, снова и снова. Просто мимолетное, сладкое касание губ, затем другое и еще одно. Их руки лежали неподвижно. Джейн выгнулась, ей хотелось чего-то большего.

Она дотронулась до его руки. Его предплечье, его мускулы. Ее пальцы слегка приподняли рукав его голубой рубашки. В сумерках его кожа казалась темной, хотя на самом деле он был таким же бледнокожим, как сама Джейн. Ее глаза открылись, потом снова закрылись. Она горела, и ей хотелось убедиться, что она все еще жива. Она почувствовала, как его язык дотронулся до ее языка. Все было кончено.

Они влюбились.

Он был из Оушенсайда, Лонг-Айленд. Она из Твин-Риверза, Род-Айленд. Университет был их жизнью. Они любили Браун и друг друга. Они вместе ходили на футбольные матчи, согревали друг друга своим теплом, заворачиваясь в одну куртку. Они сопереживали сокурсникам, кричавшим: «Давай, Бруно — Бруно, давай!», но оба были слишком стеснительными, чтобы кричать самим.

У нее была сестра и мама, и отец ушел от них, когда она была маленькой. У него был брат и две сестры, его отец был врачом, его родители только что отметили двадцать пятый юбилей свадьбы. Перед Днем благодарения она плакала, потому что им пришлось расстаться на целых четыре дня.

Рождественские каникулы дались еще сложнее. Они провели минимум времени дома, со своими обожаемыми семьями, и вернулись в Провиденс сразу, как только открылись общежития.

Они занимались сексом. Это было потрясающе. Джейн воспитывалась в католической вере и поэтому иногда чувствовала себя грешницей. Мать всегда учила ее, что приличные девушки должны хранить себя до свадьбы, и глубоко внутри Джейн усвоила это и верила, что так и должно быть. Но она так сильно любила Джеффри, а он любил ее. Казалось просто немыслимым, что они смогут полюбить кого-то другого и не поженятся.

Это было совершенно невозможно.

Джейн изучала философию, пытаясь понять то, что ранее казалось ей недоступным, и именно с философской точки зрении она размышляла о любви, и о сексе, и о времени. Она решила, что вся проблема во времени: поскольку она и Джеффри любят друг друга и всегда будут любить, какое значение имеет время? Секс до или после свадебной церемонии? Связь — вот что было важно. Связь и любовь.

Секс связывал их тела и души. Когда Джеффри обнимал ее, их тонкие тела прижимались друг к другу, им не нужны были слова. Говорила их кожа. Правда. Джейн чувствовала, что он любит ее, прикасаясь к его губам или рукам. Ее пальцы, ее грудь говорили о любви.

Жизнь приобрела новый смысл. Жизнь взорвалась. Музыка имела новое значение и эмоциональную глубину, все истории были связаны с их собственной жизнью. Секс открывал им новые границы. Мать Джейн не верила мужчинам и, к сожалению, имела на это право. Видимо, Томас, отец Джейн, был совсем не таким, как Джеффри. Много лет Джейн и Сильви впитывали в себя все мамины несчастья, и теперь девушка с нетерпением ждала того момента, когда сестра встретит такого же мужчину, как Джеффри, чтобы доказать ей, насколько не права была их мать.

Все написанные когда-либо мифы о любви были про Джейн и Джеффри. Пирам и Фисба: они точно так же любили друг друга, только конец их любви оказался несчастливым. Шекспир имел в виду именно их, когда выдумывал своих Ромео и Джульетту — лучшую часть, не саму трагедию.

С ними никогда не случится ничего трагичного.

Первый год обучения, второй год. Неся ответственность друг за друга, они никогда не забывали предохраняться. Джейн принимала специальные таблетки. Первый месяц Джеффри использовал презервативы. От таблеток Джейн немного поправилась, но Джеффри даже нравилось то, что ее грудь стала больше. Ей пришлось выкинуть старый лифчик и купить несколько новых.

Но не важно, насколько сексуальным Джеффри находил ее новое тело, Джейн совсем не нравились новые ощущения. У нее болели соски. И ей не нравилась ее полнота, от которой все ее старые джинсы стали слишком тесными.

Она пошла к врачу. Джеффри поддержал ее решение и для большей сохранности снова стал пользоваться презервативами. Джейн знала, что церковь не одобряет предохранение от беременности, но Джеффри утверждал, что подобные взгляды уже устарели, что это даже жестоко, если она чувствует себя виноватой. Он говорил, что она — самый лучший человек на земле и она должна доверять только самой себе и полагаться на собственные суждения.

Джейн любила его за это. Для нее предохранение — это был просто способ позволить женщине наслаждаться своим телом и своей жизнью, возможность выразить любовь выбранному мужчине, с которым она собирается провести всю жизнь.

На втором курсе она жила с двумя другими девушками на Врайстон Куод, а он делил комнату с тремя ребятами в Моррис-Чэмплин. Они по очереди ночевали друг у друга и уже подумывали о том, чтобы на следующий год снять комнату на двоих. У Джейн была временная работа в столовой, и когда они пекли пироги, она всегда сохраняла немного теста и делала фруктовые пирожные или тартинки с желе для своего любимого.

Они начали задумываться о том, что будут делать после университета. Поженятся ли они до или после того, как Джейн получит звание магистра. Они точно знали, что не дождутся получения Джеффри докторской степени.

После встречи с дядей ее дочери Джейн постоянно снился один и тот же сон — ночь, когда они зачали Хлоэ.

Весной второго курса у них в кампусе были танцы. Сон был таким же ярким, как та ночь. В пятничный вечер кампус превратился в волшебный танцевальный зал под звездами, освещенный шестью сотнями бумажных фонарей.

Выпускники и их семьи, однокурсники, бывшие студенты, старше, чем бабушки и дедушки Джейн, весь преподавательский состав Брауна — все собрались вместе, чтобы протанцевать. Одежда на людях была самой разнообразной — вечерние смокинги и платья, гавайские рубашки и саронги. Джеффри надел пиджак своего отца поверх обычной клетчатой рубашки, на Джейн было простое черное платье, которое осталось у нее еще с выпускного в школе.

Они танцевали под ритмы современной эстрады на Мэйн Грин, под музыку студенческих групп на Линькольн Фиод, слушали джаз в башне Кэрри на Фронт Грин. Ночь казалась такой романтичной, и Джейн чувствовала себя такой влюбленной. Она была рядом с любимым мужчиной, в месте, где они познакомились, где они принадлежали друг другу.

— Я хочу отвести тебя кое-куда, — прошептал Джеффри, обнимая ее, как если бы он не мог не дотрагиваться до нее постоянно.

— Куда?

— Наше место, — сказал он. — Когда мы закончим институт, они должны поменять название.

Она пошла за ним, не имея понятия, о чем он говорит. Они прошли мимо главного здания, превратившегося из строго академического особняка в романтичный замок, его преобразили музыка, танцы и смех. Вокруг них возвышались неоклассические и кирпичные здания. Башня Кэрри, названная в честь чьей-то жены — или дочери? — смотрелась как итальянская колокольня.