Букет кактусов - Лариса Уварова Страница 20

Александра смотрела на большой, весьма профессионально выполненный портрет молодой женщины, кокетливо опершейся подбородком на сцепленные кисти рук. Если б не прическа – длинные распущенные волосы в мелких кудряшках, – она была бы очень похожа на кинозвезду Лолиту Торес. И если бы не взгляд... Что-то было отталкивающее в этих выразительных, чуть-чуть раскосых, сильно накрашенных глазах.

Саша озадаченно перевернула снимок и прочла надпись, выведенную мелким «кудрявым» почерком: «Моему любимому сыночку и мужу от мамочки». Ниже стояла дата – 25 мая 1982 года. Девушка быстро сопоставила: в марте Борьке исполнилось восемнадцать, значит, эту фотку ему подарили перед самым призывом. Мачеха?.. Ну конечно, других вариантов быть не может. «Любимому сыночку», хм... То, что Борька был когда-то у Ольги Геннадьевны «любимым сыночком», стало для Саши откровением. Он рассказывал совсем другое. И, главное, почему «сыночку и мужу», почему она подарила им один снимок на двоих? Да еще накануне проводов в армию... Странно как-то!

– Что это ты там рассматриваешь?

Борис стоял на пороге комнаты, вытирая полотенцем мокрые вихры.

– Борька, кто это? Твоя Ольга Геннадьевна? Боже, какая трогательная дарственная! Оказывается, вы с ней не всегда были врагами, а?

Она встретилась глазами со своим парнем – и увидела, как его взгляд скользнул мимо нее на снимок, потом метнулся вбок и, описав полный круг по стенам и потолку, наконец-то достиг Александры. Все это длилось доли секунды, но их оказалось достаточно. Мгновенное Борькино замешательство стало тем толчком, от которого в голове девушки проснулась страшная догадка.

Жемчужников холодно усмехнулся – он уже взял себя в руки.

– Это моя новая «мамочка» пыталась выдать желаемое за действительное. Где ты это откопала? Дай сюда!

Он приблизился и протянул руку, но Саша кошачьим прыжком перебралась на другую сторону софы. Широко распахнутыми зелеными глазами она смотрела в лицо женщины, которая нашла «два в одном». Теперь Александра поняла, что ей не понравилось в этом взгляде: то был взгляд проститутки, нацелившейся на клиента.

– Борька, ты... Ты – с ней?!. – Она ошарашенно переводила глаза с портрета на того, кому он предназначался. – Нет, это невозможно!

– Дура ненормальная, что ты несешь?!

Отшвырнув полотенце, Жемчужников перемахнул через софу и зажал Сашу в углу. Она увидела его глаза: они были сейчас совсем белые от бешенства. Он вцепился в снимок, пытаясь выхватить его из рук девушки, но та держала крепко, и артистически-проститутская мордашка Ольги Геннадьевны мгновенно оказалась разодранной на две неравные части.

– Значит, это правда... Ты был ее любовником! Иначе ты бы так не взбесился. Впрочем, почему – был? Может быть, и сейчас...

Саша обессиленно уронила руку с рваным куском фотографии. Борис злобно скомкал в кулаке свою половину – ему досталась меньшая – и зашвырнул бумажный комочек в дальний угол комнаты. В бессильной ярости поискал глазами – что бы такое еще скомкать и зашвырнуть – и остановился на Александре.

– Да, правда! Правда! Ты этого хотела? Ну, получай свою правду! Правдоискательница... Это было правдой пять лет назад, но тебе ведь на это наплевать! Тебе непременно надо перетрясти все грязное белье, всех выпотрошить и вывернуть наизнанку, всех сделать несчастными! И себя – себя в первую очередь. Неужели тебе было плохо со мной без этой долбаной правды?! Чего тебе не хватало – внимания? Ласки, секса? Может быть, денег, подарков? Чего?! Ну, так я расскажу тебе всю правду, до конца. Как эта сука положила на меня глаз, когда я был совсем пацаном, и затащила в постель, и приучила меня к себе... Как все эти годы я ненавидел и ее, и отца, и себя, ненавидел – и трахал, понимаешь?!

Это уже была истерика.

– Трахал, потому что не мог остановиться... И вот теперь еще вынужден жить с ней под одной крышей – с ней, которая каждую секунду напоминает мне, какое я дерьмо! Да, я, Борька Жемчужников, – дерьмо! А ведь я так хотел стать героем... Твоим героем, Шурик! Ну что, стало тебе легче от моей правды?! Может быть, еще сильнее полюбишь меня за муки? А я тебя – за состраданье к ним...

– Я тебя ненавижу, Жемчужников. Не-на-ви-жу!

Мелкие клочки фотобумаги полетели в свежевымытую физиономию несостоявшегося героя...

Она не помнит, как тогда добралась до общежития; кажется, на каком-то перекрестке ее чуть не переехал трамвай. В комнате никого не было. Маринка с чистой совестью гуляла в какой-то компании со своим Мишей (к тому времени он уже успел стать ее «лечащим врачом»), остальные девчонки тоже где-то носились: восьмое марта! Александра не стала рыдать и не стала глотать снотворные таблетки, чтобы покончить счеты с жизнью: ей такое просто не могло прийти в голову. Тем более что у нее еще оставалось важное дело. Она села за стол и написала письмо Ольге Геннадьевне Жемчужниковой – письмо на четырех тетрадных страницах мелким почерком. Она высказала ей все, что о ней думает.

Борис появился в университете только на третий день. Когда он решительно приблизился к Саше прямо внизу, в раздевалке, он был совсем спокоен – только очень бледен и сильно отдавал перегаром, которого не смогла забить никакая мятная жвачка. Девушка изумилась: такого с ним еще не было, как спортсмен Жемчужников пил очень мало.

– Ты и правда очень странная, Александра. Гораздо более странная, чем я думал вначале. Ты просто ненормальная! Ну зачем ты ей написала? Чего ты хотела этим добиться? Вызвать у Ольги угрызения совести, заставить ее посыпать голову пеплом и уйти в монастырь? Или сделать мою жизнь еще более хреновой?.. Что ж, считай, что второе у тебя получилось!

Его глуховатый голос сейчас звучал совсем глухо. Это был голос чужого человека. И он никогда раньше не называл ее Александрой.

– Это все, что ты хотел мне сказать?

– Нет, не все...

И Борис добавил те самые слова. Про то, что они, наверное, ошибались, и теперь надо расстаться – «на время». Потом повернулся и твердым спортивным шагом двинулся к лестнице. Саша смотрела ему вслед и думала, что у Борьки плоховато с логикой. Если он считает, что принял за любовь что-то другое, то почему тогда – на время? Нет, она знала: он уходит навсегда.

Вот и все. «Извини, Шурик».

Простить его она не могла. Но и ненависть – вполне искренняя в тот празднично-траурный вечер! – оказалась недолгой. Саша не перестала любить этого типа тогда, когда он изменял ей, не перестала и теперь – когда узнала, что он изменял собственному отцу с собственной мачехой. Наверное, она вообще не сможет разлюбить Бориса! Это невероятное открытие потрясло девушку и выбило ее из колеи гораздо сильнее, чем сам разрыв с Жемчужниковым. До сих пор Александре казалась надуманной и глупой расхожая сентенция, что любят, мол, ни за что – просто так. Как это – «просто так»?! Она, например, совершенно четко знала, за что она полюбила Борьку. Точно так же, как теперь знала, за что должна его разлюбить! Только любовь почему-то оказалась сильнее этого «должна»...