Клин клином - Елена Рахманова Страница 20

Увидела девушка Вована уже в кухне. Точнее, из кухни – он стоял в своей комнате возле этюдника, с кистью в руке, и был хорошо виден сквозь раскрытые двери.

Искоса поглядывая в его сторону, девушка усиленно громыхала чашками и чайником, привлекая к себе внимание. Наконец ее усилия были вознаграждены.

Владимир появился в дверях кухни и, как всегда, картинно замер в проеме.

– Чай пить собираетесь или как?

– Или как, кофе.

– Не возражаете, если я к вам присоединюсь?

– Не возражаю, – чуть помедлив, ответила Надежда, не поднимая глаз.

Владимир победно ухмыльнулся: лед тронулся. Нет ничего тягостнее и бесперспективнее, чем пытаться наладить отношения при полном равнодушии одной из сторон. А раз ему удалось вызвать в Надежде эмоции, не важно, гнев или раздражение, считай, полдела уже сделано. Недаром же говорят, что от любви до ненависти один шаг. Как и наоборот. Словом, поменять минус на плюс в такой ситуации будет довольно просто. Если, конечно, задаться подобной целью.

Девушку же неожиданно для нее самой вдруг взволновали слова художника о восемнадцатом веке. То есть о том, что дама на портрете никак не может быть ее любимой тетей Нилой. А раз так, значит, она лишалась доверенной собеседницы, более того – близкого друга. Но ведь она же явственно ощущала внутреннюю связь с изображением. Словно общалась с ним на каком-то подсознательном уровне. Особенно в те сумеречные часы, когда все в природе словно замирает в преддверии ночи.

– Простите… Володя, – она впервые обратилась к нему по имени, поэтому запнулась, – но почему вы считаете, что не тетя Нила изображена на портрете? Ведь там же есть надпись.

– Какая?

– На медальоне, который тетя держит в руке, ее инициалы Н. и И., то есть Неонила Ивановская.

– Но ведь там есть и два других. Может, они как раз и принадлежат изображенной женщине. Кроме того, и имя и фамилия могут быть совсем другими. Да вариантов с этими буквами хоть пруд пруди, – возразил Владимир. – К тому же, если судить по ним, то это может быть и ваш портрет.

Надежда покачала головой:

– Не может. У меня нет и никогда не было такого платья.

– Это не аргумент, – усмехнулся художник. – Я вам какое хотите платье напишу. Хоть как у брюлловской «Всадницы».

– Правда сможете? – Надежда посмотрела на него с уважением. – Но тогда почему все-таки восемнадцатый век?

«Ликбез, – вздохнул Владимир. – Ликвидация безграмотности. Это ж сколько сил и времени потребуется!»

– Ну, может, не восемнадцатый, а начало девятнадцатого. Видите ли, Наденька, – на этот раз она не вздрогнула, когда он назвал ее так, – по тому, как изображен человек, всегда можно относительно точно определить, когда был создан портрет. У каждого времени свои приоритеты: то художник делает акцент на душевном состоянии портретируемого, то на его социально-имущественном положении. Плюс, конечно, мастерство живописца, художественные особенности его творчества, атрибуты эпохи… Я ясно излагаю? – спохватившись, спросил он.

– Пока да, – кивнула Надежда. – Так что все-таки с тетиным портретом?

– Я, конечно, не эксперт, но при первом взгляде на него на ум приходит Рокотов. Хотя, вероятнее всего, это, конечно, не он сам, а кто-то из его последователей или учеников. Тогда, возможно, это первая половина девятнадцатого века. Но все равно мастер очень близкий Рокотову по духу и уровню мастерства…

– А Рокотов это кто? Художник?

Владимир снова тяжело вздохнул:

– Да, художник, который… Слушайте, а может, я вам картинки в книжке покажу? Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

– Давайте, – пожав плечами, согласилась Надежда.

В своей комнате Владимир усадил ее на диван под слониками и положил на стоящий перед ним стол толстенную книжку в блестящей, местами порванной суперобложке. Пролистав страницы, он нашел нужное и сказал:

– Вот, смотрите.

И Надежда стала смотреть на подернутые словно туманом изображения женщин и мужчин в старомодной одежде. Все они чем-то неуловимо напоминали портрет на стене в ее комнате. Блеклые краски, поворот фигуры в три четверти, устремленный на зрителя задумчивый взгляд миндалевидных темных глаз. Но затем дело пошло веселее, их сменили красавицы и видные собой мужчины, на туалетах которых можно было разглядеть и золотое шитье, и кружева, а в прическах, на шее и руках – обалденные драгоценности. Бриллианты сверкали, шелк переливался, страусовые перья и горностаевый мех были как настоящие.

– Как красиво, – зачарованно произнесла девушка. – Эти иллюстрации мне нравятся больше, чем предыдущие.

Владимир заметно погрустнел. Но, как известно, взялся за гуж, не говори, что не дюж. И он поначалу нехотя, но потом все больше воодушевляясь, стал говорить о художественном мастерстве, о внутренней наполненности образов, о портрете-фотографии, о портрете-характере, о портрете-биографии…

– Что лучше? – спросила его Надежда, когда он на миг остановился, чтобы перевести дух. Прежде она воспринимала исключительно сюжетную сторону произведения по принципу «похоже – не похоже», а теперь словно стала прозревать. Это было так удивительно, так захватывающе.

– Вряд ли кто возьмется ответить на этот вопрос однозначно, – усмехнулся Владимир. – Везде есть свои плюсы и минусы. Надо только уметь видеть и анализировать увиденное.

– А если я ошибусь?

– Вам, Наденька, простительно. Вы же не эксперт, не искусствовед… Да, кстати, а кто вы по специальности? – неожиданно спросил Владимир.

– Экономист, – ответила Надежда.

Он посмотрел на нее с прищуром и задумчиво протянул:

– Это осложняет дело…

– Вы считаете, что экономисту труднее разобраться в искусстве, чем какому-то другому специалисту? – огорчилась Надежда.

Ей понравилось сидеть рядом с молодым человеком и слушать, как он рассуждает о том, что ему близко и хорошо понятно. Даже в непривычном запахе красок, витающем в комнате, она уже находила нечто приятное.

– Да что ты, Наденька! Вовсе нет. Ляпнул, так сказать, не подумав. Просто никогда прежде у меня не было знакомой… экономистки, – объяснил Владимир и ненавязчиво вернулся к первым иллюстрациям. Теперь в ход пошли имена, фамилии, даты, колорит, композиция, освещение, мазок, рисунок и прочие искусствоведческие премудрости…

Когда в комнате порядком стемнело, Надежда спохватилась, что засиделась с молодым человеком.

– Спасибо, было очень интересно, но мне пора, – сказала она, поднимаясь.

– Куда пора? – удивился Владимир.

– Ну, уже поздно. И ужин надо готовить. Мы же только перекусили в обед.

– А что у тебя на ужин?

Надежда пожала плечами: