Кузина королевы - Шейла Бишоп Страница 20

– У кузины ее величества тоже, есть эта способность, – улыбнулась Пенелопа. – Я была влюблена в Чарльза, когда мне было шестнадцать.

– Так это он? – удивленно спросить Филипп. – Вы мне однажды об этом говорили, но я позабыл.

Пенелопа и Филипп стояли, а вокруг них двигались и разговаривали приглашенные, которых им удавалось не замечать, поскольку оба они хорошо владели одним из самых необходимых придворных умений – вести приватные беседы на людях.

Он сказал:

– Мне нужно кое-что вам сообщить.

Сердце у Пенелопы оборвалось. Его нарочитая серьезность подсказала ей, что это будут за новости.

– Вы женитесь.

– Да.

– И кто же она? – спросила Пенелопа, в то время как перед ее мысленным взором разворачивался перечень возможных претенденток.

Он сказал что-то насчет Франциска Уолсингема.

– При чем здесь государственный секретарь Англии?

– Не Франциск, а Франческа, его дочь.

Пенелопа ожидала чего угодно, но только не этого. Уолсингем был очень талантливым, хотя и непопулярным министром, вышедшим из купеческого сословия. Несмотря на это, он был беден, так как считал ниже своего достоинства использовать для собственного обогащения свою должность. Его жена никогда не была представлена ко двору. От брака с его дочерью нельзя было ожидать ни одного из тех благ, на которые Филипп был вправе рассчитывать, – ни денег, ни поместий, ни карьерного роста. Что, во имя всего святого, подвигло его на столь неподходящий для него союз?

Пытаясь скрыть свое замешательство, Пенелопа сказала:

– Желаю вам счастья в браке. Вы его заслуживаете. Расскажите мне о ней. Надеюсь, она красивая?

– Да, наверное. Ее красота только начала расцветать – ей шестнадцать. Она темноволосая, спокойная, тихая.

– Вы давно ее знаете?

– С тех пор как она была ребенком.

Эта фраза оживила воспоминания Пенелопы: Филипп на крыше дома графа Эссекского, разговаривающий с Робином о резне в ночь святого Варфоломея и о том, как он укрылся в английском посольстве и рассказывал дочери посла во Франции истории, чтобы она не боялась. Это и была Франческа Уолсингем. Он знал ее даже дольше, чем Пенелопу, – и это, по какой-то неведомой причине, причиняло ей невыносимую боль; Долгое знакомство, непонятный выбор... Были ли близки Филипп и его будущая жена? Таких вопросов не задают.

– Я решил известить вас самолично, – сказал Филипп. Он чувствовал неловкость ситуации, но держался на удивление хорошо. – Вы много раз слышали от меня, что я никогда не смогу полюбить никого, кроме вас...– И именно вы помогли обрести мне новое понимание жизни, и от этого моя благодарность вам только возрастает.

– Я была права, не так ли? – ответила Пенелопа и процитировала начало одного из его сонетов, посвященных Стелле:

– Как лечит время, человеку не дано понять. Помните?

– Время лечит совсем не так, как я себе это представлял, – произнес он задумчиво. – Я считал, что оно помогает забыть и отказаться от прошлого. Но это не так. Жизнь, изменяясь со временем, изменяет всякого, подготавливая к встрече с будущим. А все, что мы пережили, Стелла, – это неотъемлемая наша часть. Это никогда не забудется. Никогда.

И с этого момента Пенелопа, станет жить, не зная наверняка ни что он чувствует к ней, ни что он чувствует к той, с которой обручен. Они продолжали разговаривать о каких-то незначащих вещах, и Пенелопа неожиданно ощутила, какая огромная пустота образовалась внутри нее. Она была готова оставить Филиппа на волю Всевышнего, но оказалось совсем не просто отдать его Франческе Уолсингем.

Февральским утром 1587 года небольшая группа дам устроилась перед окном в снятом на вечер доме ольдермена, старшего советника Лондонского муниципалитета, из которого открывался вид на собор Святого Павла. Внизу, на улице, печально и безмолвно замерла огромная толпа. Пенелопа понимала, что увидит сегодня нечто, чему еще не было прецедентов в истории, – Англия устроила обычному человеку похороны, приличные лишь королям. Англия прощалась с сэром Филиппом Сидни. Вот-вот торжественная похоронная процессия должна была достигнуть собора, где было решено упокоить его прах в Крипте.

Пенелопа до сих пор не могла до конца осознать его смерть. Она не виделась с ним с 1585-го, когда Елизавета I, решив наконец открыто поддержать Нидерланды в войне против Испании, назначила Филиппа губернатором Флашинга, морского порта на юго-западе Голландии. В последний год жизни он смог реализовать все свои таланты. Губернатор, дипломат, солдат – правая рука лорда Лейстера, командующего английской армией. Единственный иностранец, которому доверяли голландцы, единственный, кто мог примирить несговорчивых союзников, любимый командир для своих солдат. Он возводил укрепления, участвовал в боях, собирал войска, поднимал боевой дух солдат – он был нужен во многих местах одновременно и редко спал дважды в одной постели. Англия так много слышала о его делах, что казалось, будто он где-то рядом, а не за морем, в чужой стране. Он нашел себе цель в жизни – он писал домой, что, даже если Англия выйдет из войны, он останется, чтобы бороться против тирании.

А потом – битва при Затфене и потрясение от известия о том, что он ранен. Его отвезли в его дом в Арнхеме, чтобы он, в заботах жены и окружении друзей, восстановил здоровье. Против ожиданий, он все слабел. Рана загноилась. Он умирал. Он умер.

– Тебе холодно? – спросила сидящая рядом Дороти, когда Пенелопа вздрогнула. Пенелопа покачала головой.

Память отказывала ей, когда она пыталась вспомнить те ужасные дни. Она находилась при дворе. Все оплакивали Филиппа, разделяя общую печаль, но ее боль была так сильна, что она не знала, как прожить следующий час. На фоне сумрачной дымки воспоминаний резко выделялся один случай. «Вы должны научиться справляться с горем. – Жесткий и категоричный голос королевы отзывался болью. – У вас нет права открыто выражать его».

Пенелопа, дрожа, смотрела в пол. За что ее наказывают – за то, что она слишком сильно любила Филиппа? Тонкая белая рука коснулась ее подбородка и заставила посмотреть прямо в эти загадочные, всевидящие глаза. «Пенелопа, я сказала, что вам нужно научиться скрывать горе, а не стыдиться его. – Теперь голос королевы был проникнут сочувствием. – Нет боли горше, чем та, которую чувствуешь в одиночестве. Но вы не так одиноки, как вам кажется. С вами друзья».

В тот момент, вспомнив, какой жизнью жила сама Елизавета I, Пенелопа в первый раз в жизни поняла, почему сотни тысяч ее соотечественников готовы отдать за королеву жизнь.

– Уже скоро, – сказала Дороти.

Пенелопа вздохнула и выпрямилась. У них с Ричем уже было две дочери – Петиция и совсем еще малышка Эссекс – и скоро должен был появиться третий ребенок. Мерный топот возвестил о том, что похоронная процессия приближается. Во главе процессии шли тридцать два бедняка – по одному на каждый год жизни Филиппа, за ними находившиеся в его подчинении солдаты с алебардами. Далее следовали солдаты с барабанами и со знаменем Сидни, на котором виднелся герб Сидни и крест святого Георгия, шестьдесят его слуг и гвардейцев, за ними – шестьдесят друзей. «Вон идет Фрэнсис Дрейк», – раздался шепот. Знаменитый английский мореплаватель, один из «пиратов королевы Елизаветы», вице-адмирал, активнейший участник англо-испанской войны шел, чеканя шаг и склонив голову.