Золотой песок для любимого - Вера Копейко Страница 20

Елизавета Степановна была одной из двадцати трех женщин-извозопромышленниц. Всего же представителей такого промысла в Москве насчитывался сто семьдесят один.

Не она сама создала свое дело, начинал дед, который перебрался в Москву из Вологды. Он пробился в высшие сферы, в лихачи, в особенный разряд извозчиков. Их числили аристократами среди всех остальных колесно-конных. Самые крепкие и быстрые лошади чистейшей породы, а не какие-нибудь полукровки – это у них. Самая разукрашенная упряжь – тоже у них. Летят – залюбуешься.

А экипаж? Летний, на колесах с резиновыми шинами и на рессорах, идет так мягко, что даже чуб у щеголя не дрогнет. А уж блестит-то как экипаж – солнце затмит лаковым блеском. А когда зима – не угодно ли прокатиться по морозцу в легких плетеных саночках? Не бойтесь, ветер не наколет лицо, полсть всегда готова защитить…

Конечно, раскатывать на лихаче стоило денег немалых, но лихачи никогда не позволяли продешевить – ни себе, ни другим. Уж лучше простоят неделю, но дождутся своего пассажира, а он заплатит сполна – и за простой тоже.

Дед Елизаветы Степановны обычно ждал своих пассажиров возле самых лучших гостиниц. Не объезжал стороной и дорогие трактиры и рестораны. Знала она его любимые места на московских площадях. С годами Кардаков заимел своих клиентов, которые всегда при деньгах. Соглашался он поработать на них и месяц, и два…

Ходили слухи, что деду Елизаветы Степановны помогли особенные причины нажить деньги и прорваться в лихачи. Болтали извозчики, что служил он – тайно – в сыскной полиции, возил, конечно, не более того.

Потом дедово дело перешло к отцу, но теперь они оба в мире ином, а она владеет их делом. Причем успешно. Елизавета Степановна разбирается в лошадях так, как иной мужчина не сможет. Но это – дар. Что ж, было от кого перенять.

С Михаилом Александровичем Галактионовым она познакомилась в Московском университете. На Татьянин день.

Сама она университетов не кончала, но брат ее Николаша закончил курс.

Галактионов, сам давний выпускник, явился на праздник всех студентов. А она, волнуясь о брате, заехала за ним в поздний час.

Она знала, что там увидит, – все лобызаются, поют, хороводятся. Никто не спрашивает, кто ты, когда закончил курс. И кто ты теперь. В такой день – все родные. И ей там тоже легко и просто. Если честно, то даже не из-за брата она завернула на Моховую, из-за себя.

Она вошла и сразу увидела, как Николаша обнимается с солидным мужчиной, да так, будто они сто лет не виделись – и наконец-то случилось.

Она остановилась, не решаясь разрушить братание, ее толкали, чуть было тоже не захватили в объятия чьи-то длинные руки. Они нависли над ней дугой, но она увернулась, как норовистая лошадь, которую собираются запрячь. Не выйдет против воли, усмехнулась она про себя.

Она неотрывно смотрела на мужчину подле Николая. Глядя на него, она почувствовала, что ей хочется увидеть каждую пуговицу на его костюме. Рассмотреть крапинки на шейном платке. Она заметила, как ухожены его руки, которые сейчас держали Николашу за шею…

«Чистая порода, – пришла сама собой фраза. – Не полукровка. Барин».

По губам Елизаветы Степановны пробежала улыбка.

«Как будто жеребца оцениваю, – одернула она себя, – на ярмарке».

Она продолжала стоять, вокруг нее гудело, свистело, смеялось, кашляло…

– Глядите, сестрица! – Николаша кинулся к ней, увлекая за собой нового приятеля.

Они навалились на нее, Николаша как-то вывернулся, и его знакомец, а это был Галактионов, припал к ее груди.

Не давая себе отчета в своих мыслях, не сдерживая их, она подумала: вот бы так навсегда. Его светлые волосы разметались, задели ее щеку, когда мужчина поднимал голову от ее груди. Казалось, чистым шелком прошлись по ней, а не волосами.

Позднее она довезла его на Остоженку. Сама правила, да так лихо покрикивала: «Пади, пади, держи правей!», что они с Николаем хохотали.

Было ясно, что все эти люди уже выпили с соучениками. И были готовы еще.

– Сестра, отвези нас…

Он назвал ресторан, дорогой и дальний, но она и слова не сказала против.

– Пошли. – Она развернулась, они двинулись следом.

Потом Николаша остановился и свистнул так, будто был в диком лесу. Тотчас на свист явилась еще парочка соучеников разных лет. Они погрузились в санки, и сама Елизавета Степановна была сейчас лихачом.

– А ну пади, пади прочь! – кричала она, как будто тоже хлебнула вместе с университетскими.

Она доставила своих пассажиров до места, пообещав заехать перед утренней зарей.

Мужчина был уже ей представлен, он оказался вовсе не пьян, он дурачился, чем понравился ей еще больше.

– Не стоит беспокоиться, Елизавета Семеновна, я позабочусь о вашем брате…

– Я приеду за вами, – твердо сказала она. – Такой славный праздник… Чувствуешь, будто тоже причастна…

– Ты! Ты! Елизавета, родная! Да как же не причастна! – пьяно благодарил Николаша сестру.

Она подняла руку, и он, словно хорошо тренированный щенок, умолк.

Она заметила, как Галактионов засмеялся. Ей показалось, что с одобрением.

Елизавета Степановна как сказала, так и сделала. Когда утренняя заря занялась, она подала лошадей ко входу в ресторан и доставила домой всех своих пассажиров. Галактионова – последним. На Остоженку.

Ох, как зашлось сердце, когда он указал, где встать. Какое место, какой дом…

Через день Михаил Александрович зашел к ней на Варварку, в контору, чтобы засвидетельствовать почтение и поблагодарить…

Они разговорились, нашлись общие темы. Галактионов увидел у нее столик в углу.

– Вы тоже любите маркетри? – спросил он, указывая на него.

Кардакова проследила за его взглядом, поняла, о чем он, и сказала:

– Чрезвычайно. Люблю старинную русскую мебель.