В твоих пылких объятиях - Маргарет Мур Страница 20

— Рад это слышать.

Он прижал ее руку к своему подбородку, чтобы она смогла прикоснуться к его чувственным губам. Щетина у него на лице приятно покалывала ее ладошку.

Все получилось просто, как бы само собой, эти прикосновения возбудили Элиссу.

Даже больше, чем она хотела.

Когда-то, давным-давно, она была влюблена, но теперь позволить себе такую глупость она не может. Вожделение также не должно взять над ней верх. Она будет противиться этому изо всех сил!

— Не надо, не убирай руку, — негромко сказал Ричард, стискивая ее запястье, чтобы не позволить ей отнять пальцы от его губ. — От нее пахнет лавандой.

— Мы у себя в деревне обычно перекладываем лавандой одежду — чтобы моль не завелась, — спокойно объяснила она.

— Точно! — Теперь Ричард прижался к ней всем телом. — Недаром от твоей рубашки исходит более сильный аромат.

Она отстранилась от него, чтобы всмотреться в его лицо — насколько это было возможно в темноте.

— Что ты делаешь?

— Как что? Сочиняю пролог.

Ричард провел пальцами вдоль ворота ее ночной рубашки, легонько прикасаясь к коже. Там, где он до нее дотрагивался, ее тело начинало жечь как огнем.

— Удивительное дело, — прошептал он с таким видом, будто это его и впрямь интересовало. — Рубашка-то льняная. И кружев на ней нет — даже у ворота или вот внизу, на подоле…

Ричард положил руку ей на колено, повел ладонью вверх по ноге к бедру, и у нее перехватило дыхание.

— У меня нет тяги ко всякой мишуре и украшательству, — едва слышно пролепетала Элисса.

— Утилитарная какая-то философия, — заметил Ричард, но руку с ноги убрал, и она с облегчением вздохнула.

Потом его губы оказались в каком-нибудь дюйме от ее лица. Она почувствовала его горячее дыхание у себя на щеке и вздрогнула.

— Должен сказать, что твоя рубашка мне мешает. С другой стороны, вполне может статься, что заниматься этим делом в рубашке тебе нравится больше — в таком случае, конечно, ее лучше оставить.

Прежде чем до нее дошло, что Ричард хочет увидеть ее нагой, он заключил ее в объятия, с силой прижал к себе и поцеловал — то есть сделал то, чего Уильям Лонгберн никогда в постели не делал.

Он целовал ее крепко и нежно — точно так, как, по ее мнению, мужчина должен целовать женщину, которую страстно любит. В его поцелуе не ощущалось желания утвердить свое главенство — скорее, в нем заключалась покорная просьба попытаться разделить с ним радость от взаимного прикосновения губ.

«Что же, интересно знать, он от меня хочет? — Задалась вопросом Элисса. — Равенства в постели? Свободы и раскованности в любви? Неизвестно еще, какой эта свобода окажется на поверку и во что все это выльется».

Элиссе необходимо было основательно это обдумать, а потому она прервала поцелуй и отвернулась. Если бы она этого не сделала, то сил, чтобы противостоять его ласкам, у нее бы не хватило и ей пришлось бы сдаться на милость этого человека и похоронить мечты о будущей не замутненной никакими страстями жизни в Лестере.

— В чем дело? — спросил Ричард.

Она решила, что объясниться хоть как-то необходимо, и прошептала:

— Когда мой муж любил меня, то никогда не целовал.

— Значит, он тебя любил, а ты его — нет?

Элисса беспомощно пожала плечами.

— Я хотела сказать, когда он занимался со мной любовью…

— А ты-то с ним любовью занималась?

— Как же иначе — ведь у меня от него ребенок — Вы, мадам, опять не правильно меня поняли, — негромко и нежно произнес Ричард. В его голосе проступило сочувствие и понимание. — Я хотел узнать, нравилось ли тебе заниматься с ним любовью?

— Жена должна подчиняться мужу и исполнять его желания.

— Ага! Стало быть, поскольку теперь я твой муж, то имею полное право наброситься на тебя и в самой грубой форме тобой овладеть — как примерно овладевают дешевой шлюхой в борделе — и не услышу при этом от тебя ни единого словечка жалобы?

Он сравнил ее с дешевой шлюхой!

Хотя Элисса не пыталась прежде выразить словами то, что она испытывала, когда Уильям Лонгберн овладевал ею, сравнение Ричарда, как ни странно, лучше всего определяло ее тогдашние ощущения.

— Ты упомянула также, что родила ему ребенка, — произнес Ричард, в голосе которого теперь слышалась ирония. — Считается, что для того, чтобы зачать дитя, женщине требуется иметь нерастраченные запасы любви и страсти. Значит, ты все-таки испытывала к нему какие-то чувства?

Элисса не заметила — или не захотела замечать — Иронии в его голосе, и она сказала то, что думала:

— Это мужчины так считают — во всяком случае, они любят об этом поговорить! Чтобы им было удобнее отметать обвинения в изнасиловании! Если женщина забеременела, значит, она испытывала к мужчине подлинные чувства — вот как они рассуждают. Между тем многие женщины, если как следует их расспросить, скажут вам, что они в момент соития ничего такого не чувствовали. Я — одна из таких женщин и хочу заверить вас, что, занимаясь с мужем любовью, никакого удовольствия не получала и никаких чувств к нему не испытывала!

— Как все это печально, — промурлыкал Ричард, уткнувшись носом ей в плечо.

У него уже сложилось мнение о покойном Уильяме Лонгберне, и он называл его про себя эгоистичным мерзавцем и негодяем.

Хотя разговор с Элиссой получился невеселый, он, во всяком случае, дал в руки Ричарду путеводную нить. Теперь он знал, как вести себя с этой женщиной: нужно было проявлять по отношению к ней максимум терпения, не скупиться на ласки и постоянно себя сдерживать, чтобы ненароком ее не напугать и не допустить какой-нибудь бестактности, вернее, того, что она могла бы принять за грубость или бестактность с его стороны.

Но прежде всего ему необходимо под каким-нибудь благовидным предлогом удалить из спальни короля и его придворных.

— Дай-ка мне свой чулок.

— Но мы же не…

— Позволь, я брошу его в комнату. Пусть забирают и проваливают.

Элисса согласно кивнула, сняла чулок и, скомкав его, протянула Ричарду. Ричард перегнулся через нее, отдернул полог и, имитируя тяжелое дыхание человека, только что завершившего акт любви, прерывающимся голосом объявил:

— Свершилось, ваше величество! Позвольте в этой связи от всей души вас поблагодарить.

С этими словами он швырнул чулок в самую гущу придворных.

Когда он после этого снова возлег рядом с Элиссой, она подумала, что Ричард вовсе не так тяжел, как Уильям Лонгберн, и его прикосновения не вызывают у нее неприятного чувства.

Неожиданно для молодой четы король просунул голову в щель между шторами.

— Черт возьми, Блайт! — взревел он, бросая на молодоженов гневный взгляд такой силы, что Элисса с трудом узнала в этом грозном монархе прежнего короля — весельчака, бабника и выпивоху. — Кого ты пытаешься обдурить?