Горький мед - Даниэла Стил Страница 20

Они не были здесь уже почти год, однако, включив свет,Глэдис обнаружила, что все осталось как было. На длинном столе в образцовомпорядке были разложены бачки, кюветы, баночки с реактивами, стояли красныйфонарь, увеличитель в полотняном чехле и японский автомат для цветной печати.Вся стена над столом была увешана фотографиями, сделанными ее отцом. Было инесколько ее снимков, в том числе — портрет Дуга, сделанный лет семь назад.

Остановившись перед ним, Глэдис долго всматривалась взнакомое ей до последней черточки лицо. Заметив в глазах Дуга то же выражениехолодности, которое так поразило ее недавно, Глэдис подумала: «Значит, я быласлепа и не замечала очевидного». Но почему? Сама ли она хотела обманываться илипросто не обратила внимания на то, что человек, которого она когда-то любила,изменился? Почему она прозрела только после того, как Дуг произнес жестокиеслова о том, что в браке любовь не нужна? Быть может, потому, чтоподсознательно ей хотелось любить и быть любимой?

С трудом оторвав взгляд от портрета Дуга, Глэдис посмотрелана фотографию отца. Он был высок, строен, широкоплеч и чем-то напоминал Дугласав молодости, однако даже на фотографии в его глазах был виден смех, а поза да ивесь его облик выдавали натуру порывистую, романтичную, страстную. Глэдис почтине сомневалась, что ее отец не потерял бы способности любить в любом возрасте.Но Джек Уильяме погиб, когда ему было сорок два года.

Снимок, сделанный кем-то из друзей-фотографов, запечатлел ееотца лет на пять раньше. Мысленно сравнивая его с Дугласом, Глэдис невольноподумала, что даже на стареньком фото Джек Уильяме выглядит гораздо болееживым. И дело было даже не в разнице в возрасте. Просто чуть склоненное,улыбающееся лицо ее отца излучало такую энергию, такую любовь и нежность, какихона не помнила и у двадцатилетнего Дугласа. Неудивительно, что ее мать оченьстрадала, когда он надолго уезжал. Из-за его постоянного отсутствия жизнь ихнельзя было назвать легкой, но Глэдис была уверена, что ее отец и мать оченьлюбили друг друга.

Не любить такого человека, как ее отец, было, наверное,просто невозможно. Но, когда он погиб, любовь матери к нему превратилась вочто-то совершенно противоположное. Глэдис помнила это так ясно, словно все быловчера. Ее мать не могла простить мужу, что он погиб так нелепо, оставив их одних.Она, как и Глэдис, не представляла себя без него.

С тех пор прошло двадцать восемь лет — почти целаяжизнь, — однако отец продолжал оставаться для Глэдис эталоном мужчины. Ией было вдвойне горько оттого, что Дуглас больше не соответствовал в ее глазахэтому высокому идеалу.

Глэдис взглянула и на свои немногочисленные работы.Фотографии были очень хороши — не признавать этого было бы просто глупо. Лица,позы, фон — все было «говорящим», все передавало мысль, чувство, настроение, иэто роднило фотографии с живописью. Особенно сильные чувства разбудила в нейодна из самых лучших ее фотографий — портрет молодой индианки, державшей наруках только что родившегося ребенка. Глэдис сама помогала принимать этогомалыша, когда работала в миссии Корпуса мира в Кито, и очень хорошо помнила,как лучились счастьем глаза и лицо молодой матери. И, кажется, ей удалосьзапечатлеть все это.

Каждый снимок был как бы кусочком ее жизни, выхваченным изпотока времени, спасенным от тления и забвения, и, глядя на них, Глэдис нехотелось верить, что ничего подобного в ее жизни уже никогда не будет. Необокрала ли она сама себя? Когда Глэдис вспоминала о детях, ей казалось, чтонет. Но ведь дети скоро вырастут, вырастут и уедут. Что останется у нее тогда?

И на этот вопрос ответа Глэдис не нашла. Проверивоборудование и реактивы, она сделала кое-какие пометки и, погасив свет, пошла ксебе в спальню. Она долго лежала без сна, прислушиваясь к неумолчному шорохуокеана. Этот мирный звук она забывала каждую осень, когда возвращалась вУэстпорт, и каждое лето открывала заново. В конце концов прибой убаюкал ее, ипод тот же мерный рокот Глэдис проснулась утром — проснулась с мыслью, что оназдесь одна и что рядом нет никого, кроме детей, ее воспоминаний и океана.

И сейчас это было все, что ей нужно.