Великий страх - Роксана Гедеон Страница 20

Безжалостно, грубо и неудержимо он проник в меня, не тревожась о том, что причиняет мне боль. Но в моем лоне уже пылало пламя. Я забыла обо всем, кроме наслаждения, к которому стремилась. Сладкая мука заставляла трепетать каждую клеточку моей плоти, сладострастные судороги сводили бедра. Я была оскорблена, унижена, почти изнасилована, и именно поэтому все мое тело содрогалось в унисон с движениями плоти, которая терзала меня; я готова была кричать от предвкушения наслаждения, готова была в страстном лихорадочном бреду просить проникать в меня сильнее и глубже, так глубоко, как только это возможно. Я не понимала, что со мной, но сильные конвульсии сотрясали мое тело, разум умолкал, а те остропронзительные сладострастные ощущения были настолько сильнее меня, что я повиновалась им без рассуждений.

5

– Ты понимаешь, зачем я так поступил?

– Нет.

– Я видел, что только так можно тебя возбудить. Но ведь ты была счастлива, верно?

– Да.

– Это правда?

– Я достаточно дала это понять…

Его пальцы нежно перебирали мои волосы. Розовый свет зари заливал комнату. Ночью прошумел дождь, и из открытой на балкон двери доносился запах влажной осенней листвы. Было прохладно. Тихо шуршала занавеска, которую колебал ветер. Вдалеке часы на башне церкви Сан-Лоренцо пробили шесть утра.

– Шарль, сейчас встанут мои служанки.

Он отыскал мои губы, прижался к ним благодарным поцелуем. Как я могла на него сердиться? Может быть, и помимо моей воли, но он подарил мне радость, и гнев сейчас был бы лицемерием.

– Вы все еще считаете меня шлюхой? – спросила я с улыбкой.

– Что за чушь.

– Но вы говорили это.

– Вы сами знаете, с какой целью. Я еще раз прошу у вас прощения. Конечно, я жестоко оскорбил гордую принцессу де Тальмон, – произнес он улыбаясь. – Но это была лишь ловушка. Ловушка, в которую вы попались.

– И причем очень охотно.

– Вы сожалеете?

– Нет. Не хочу сожалеть о том, что сделало меня счастливой. Конечно, только на эту ночь… Но если бы вы знали, как давно я такого не испытывала!

Он целовал мои пальцы, один за другим. Как отличалось его поведение от обычаев Франсуа! Принц не лежал, как разбитый параличом, и не спал так бесчувственно, как последний сапожник. Прошедшая ночь, кажется, вовсе не утомила его. Он подавал мне вино, фрукты, он целовал меня, шептал слова благодарности, говорил о том, что я красива и желанна… Я чувствовала себя королевой. Подобное обращение заставляло меня все забыть и все простить, оно давало мне уверенность в том, что я единственная и неповторимая. И мне в свою очередь хотелось сделать что-нибудь приятное.

– Ваш подарок прекрасен, – прошептала я. – Я очень рада, правда. Вчера вечером я притворялась. Хорошо, что вы встряхнули меня. Ведь я и вправду обрадовалась, найдя такие украшения для своего огненно-красного платья. И как мило с вашей стороны запомнить его цвет.

– Еще бы. Я запомнил, как вы появились в нем в Опере. На вас не было ни одного украшения.

Он снова поцеловал меня.

– Вам пора уходить, монсеньор. Слышите? На кухне уже запела кухарка. Она всегда распевает какие-то псалмы.

– Я не хочу уходить из-за кухарки. Я был так счастлив с тобой. Я люблю тебя.

– Верите ли вы в то, что говорите?

– Сейчас да. Сейчас я знаю, что счастье – в твоих золотых волосах, в таких прекрасных рассветах, как нынче… Поверь, я люблю тебя. Никто еще такого от меня не слышал.

– Положим, я кое-что знаю о вашей любви, – проговорила я со слабой улыбкой.

– И что же вы знаете?

– Начнем с того, что я для вас, при всей вашей нежности и любви, – только забава, может быть, даже весьма приятная. Но мой ум вы не цените. Вы никогда не говорили со мной о чем-то важном… Это так же верно, как и то, что в глубине души вы все-таки не считаете меня таким же человеком, как вы сами. Ведь я говорю правду, да? Конечно. Мои эмоции для вас так непонятны, так отличаются от мужских, так экзотичны… Моя красота – это тот же алмаз, и цена его высока. Ему-то вы и поклоняетесь. И даже не знаете, что моя красота – это, в сущности, еще не я сама.

– Мне кажется, подобное отношение вовсе не самое скверное.

– Да, это верно. Мужчина, который чувствует, что женщина является чем-то редким и особенным, даже если он не считает ее таким же человеком, как он сам, может быть исключительно привлекательным. Приятная лесть, скрытая в такого рода отношении, совсем неплоха время от времени. Но не навсегда.

– Ты способна своей язвительностью испортить даже такое прекрасное утро.

Я смотрела, как он одевается. Мой откровенный порыв иссяк, и я умолкла. Правда, сказанная вслух, снова пробудила во мне сознание того, что счастье, испытанное мною сегодня ночью, вовсе еще не то, к чему я стремлюсь. Граф д'Артуа понимает, чувствует и даже ценит меня. Но понимает он меня лишь для того, чтобы завоевать. Своим умением разгадывать мои чувства он пользуется, чтобы достичь победы. Только-то… Нет, не такой любви я ищу.

Когда граф ушел, я долго сидела в кресле, вспоминая и размышляя. Может быть, я слишком разборчива, капризна и привередлива. Возможно, от этого происходят все мои неудачи. Но если уж граф д'Артуа так настоятельно советовал мне быть естественной, то я не могу скрывать от себя самой то обстоятельство, что даже после такой ночи меня преследует чувство душевной пустоты и неудовлетворенности.

Вспомнить хотя бы эту ночь… Да, я была счастлива, я переживала такое физическое наслаждение, от которого до сих пор дрожь пробегает по коже. Но как я достигла этого? Через смесь насилия, унижения и оскорблений с желанием и ласками? В этой остро-пикантной, как итальянский уксус, страсти было что-то ненормальное. Я счастлива не от нежности и любви, а от грубости и боли. Это извращение. Именно оно приходит на помощь, когда не хватает настоящих, истинных, сильных чувств. Любовники, чувствуя себя бессильными испытать друг к другу высокую страсть любви, используют всяческие необыкновенные способы, нравственные эксперименты, извращения. Это казалось мне абсолютно ясным. Похоже, я разгадала тайну своего поведения прошлой ночью.

Я должна бежать от этого. Подобные отношения – я знала это – никогда не подарят мне долгого, устойчивого счастья, уверенности в себе, жизнерадостности, а тем более тепла и семейного очага. Я по-прежнему останусь вдовой и любовницей, Жанно – наполовину сиротой. И у моих детей, если они появятся, тоже не будет отца. Когда я стану стара и некрасива, когда я больше не буду вызывать желания, меня бросят. В одиночестве, разочаровании и горе я и умру.

Вот какие картины рисовались в моем воображении. Как всякая женщина, я хотела иметь дом и мужа. А граф д'Артуа, при всех его достоинствах, мог только болтать об этом.