Благородный воин - Джулия Гарвуд Страница 20

Постепенно Элизабет привыкла думать о будущем супруге как о человеке… вполне предсказуемом. И скучном.

Ее гардероб предлагал на редкость скудный выбор. Давным-давно отец вбил детям в голову, что большое число нарядов заставляет слишком много времени заниматься собственной внешностью, а это явный признак тщеславия. Тщеславие же – один из смертных грехов.

Элизабет остановилась на бежевом платье с синей отделкой. У него был высокий воротник, длинные свободные рукава, и оно плотно облегало грудь. Талию обвил синий ремешок. Элизабет вложила кинжал в кожаные ножны и прикрепила к петле на поясе.

Минут десять ушло на то, чтобы найти запропастившуюся под кроватью вторую бежевую кожаную туфлю, потом очередь дошла до волос. Элизабет расчесывала их до тех пор, пока они не стали потрескивать, и перевязала лентой на затылке.

Теперь все, кажется, было в порядке. Осталось пощипать щеки, чтобы они зарделись румянцем. Жаль только, куда-то пропало ее маленькое зеркальце и нельзя посмотреться. Элизабет вздохнула, расправила плечи и отправилась искать мужа.

В большом зале она наткнулась на Сару. Обведя помещение взглядом, Элизабет увидела беспорядок.

В память о матери замок должен сверкать, как прежде, безукоризненной чистотой. Пришлось оставить поиски мужа. Элизабет позвала слуг, поставила над ними Сару и велела все вымыть и вычистить.

– Выбросьте этот тростник, – она показала на грязные стебли, – и положите новый. К тому же, наверное, стоит побрызгать розмариновой водой, иначе не избавиться от застойного запаха. Как ты думаешь, Сара?

– Будет исполнено, миледи. А Дайм Уинслоу нарвет свежих полевых цветов, как бывало при вашей матушке. Мигом приведем дом в порядок.

Взгляд Элизабет упал на разодранное знамя, державшееся на дальней стене Бог знает на чем.

– Пошли кого-нибудь снять, – шепотом приказала она. – Не хочу, чтобы оно напоминало о том, что здесь произошло. Не забуду и так.

Служанка импульсивно схватила ее за руку:

– Никто из нас не забудет. А за этим я прослежу.

– Спасибо, Сара. – Элизабет посмотрела на знамя в последний раз и пошла прочь из зала.

А служанка проводила взглядом новую госпожу и смахнула рукавом навернувшиеся на глаза слезы. Если бы она могла принять на свои плечи хотя бы часть бремени, свалившегося на юную девушку!

– Какая несправедливость, – пробормотала она.

Элизабет обернулась на пороге.

– Что ты сказала, Сара? Я не расслышала.

– Просто размышляла сама с собой, скоро ли вы с бароном уедете… – Служанка сказала первое, что пришло ей в голову. Она понимала, что такие вопросы ей задавать не пристало, но больше не хотела говорить о трагедии.

Вопрос застал Элизабет врасплох. До этого ей в голову не приходило, что придется покинуть Монтрайт. Здесь был ее дом. Но отъезд, и скорый, в самом деле был весьма вероятен. Ведь владения Джеффри – больше и главнее Монтрайта.

– Сама не знаю, – ответила она служанке. – А где мой муж, Сара? Надо спросить у него.

– Сегодня утром не видела, – отозвалась седовласая женщина. – Может быть, во дворе? Или в воинской палате? Хотите, пошлю туда Хэммонда?

Хотя Элизабет свободно ходила по замку, женщинам строжайше запрещалось заглядывать в солдатские покои этажом ниже под большим залом.

– Не беспокойся, найду.

Но это было проще сказать, чем сделать. Элизабет пересекла двор, но спрашивать никого не стала. Несколько рыцарей возились с бочкой с песком, и она заинтересовалась, что они собираются делать.

– Бочки через равные промежутки установят на выступе у верха стены, – с готовностью объяснил рыжеволосый оруженосец Джеральд.

– С какой целью? – не поняла Элизабет.

– Видите ту, что уже на стене? – Голос у юноши был оглушительно громким, и Элизабет показалось, что свой вопрос он рявкнул ей в самое ухо.

Элизабет кивнула.

– И заметили, как она установлена на камнях? – Шумный энтузиазм оруженосца откровенно веселил девушку.

– Да, но зачем?

– Между камнями можно развести огонь и разогреть песок до такого состояния, что он станет похож на текучее солнце.

– И что тогда? – не могла сообразить Элизабет.

– Тогда железными дисками его можно метать вдоль стены и наносить противнику серьезный урон… если кто-нибудь опять соберется полезть.

По выражению лица оруженосца Элизабет поняла, что тот слегка разочарован и ожидал большего восторга.

– Никогда не слышала о подобном оружии. Оно в самом деле так действенно?

– Да, миледи. Расплавленный песок нещадно прожигает тело. А если удачно попасть, можно сразу ослепить врага.

– Довольно-довольно, – прервала Элизабет оруженосца. Ей представилась слишком жуткая картина. К тому же она почувствовала, как воодушевился юноша, и поняла, что он мог говорить до бесконечности. – Ты меня убедил.

Оруженосец, поклонившись, улыбнулся. Элизабет поблагодарила его за любезные объяснения, а сама подумала, что он похож на ее ручного ястреба – так же гортанно выплевывает фразы.

Она продолжила поиски мужа, но не нашла нигде. Зато с удовольствием заметила, что все хижины отремонтированы – покрыты свежей, душистой соломой и обнесены ивняком, прутья которого дополнительно укрепляли стены. В этих жилищах заключалась самая основа жизни замка. И хотя по меркам других имений постройки были немногочисленны и невелики, в них селился работный люд, который обеспечивал любые нужды владения. В одной жил кожевенник, в другой пекарь – здесь были две печи и глиняный очаг, в третьей на многочисленных насестах и в клетках били крыльями ловчие соколы. В следующем ряду обосновались плотник и свечник. Последняя хижина стояла особняком и была больше других. По мнению отца она была самая главная. В ней работал кузнец, здесь хранился запас металла, и здесь же изготовляли оружие.

Дальше, под самой стеной замка, притулились бойня и пивоварня, где делали пиво на меду. Хотели поставить пресс для изготовления вина, но так и не успели при жизни отца.

Элизабет не могла припомнить, когда в последний раз платили ремесленникам. Отец давал им еду и деньги. «Теперь, наверное, за это отвечаю я», – подумала девушка. Из их жалованья изымались суммы на содержание стражи, за жилье и сожженные свечи, которые аккуратно подсчитывала Дайм Уинслоу. Жена свечника не умела писать. Но ее способ вести учет был вовсе не хуже. Каждый раз, когда она давала свечу какому-нибудь ремесленнику, то бросала камешек в его чашу. Когда подходил день платежа, приносила все чаши отцу, и он считал, с кого сколько причиталось. «Кому теперь всем этим заниматься?» – недоумевала Элизабет. Вот еще вопрос, который следовало задать мужу.