Охотник за приданым - Барбара Картленд Страница 2

Когда вслед за объявившим о его приходе слугой в зал вступил Паско Лоуэс, Прунелла с первого взгляда поняла, насколько трудно будет убедить Нанетт, что за его необыкновенной красотой и изысканной элегантностью скрывается пустота. Прунелла никогда не бывала в Лондоне и не имела ни малейшего представления о том, как выглядят франты, денди и щеголи, но сейчас перед ней был человек, сочетающий в себе худшие черты всех трех разновидностей. Его облик настолько поразил Прунеллу, что она на какое-то время лишилась дара речи.

— Счастлив познакомиться с вами, мисс Браутон, — проговорило это живое воплощение элегантности, словно сошедшее с картинки модного журнала. — Ваша сестра столько рассказывала о вашей красоте и ваших достоинствах, что было трудно поверить в реальное существование подобного совершенства, но теперь я сам вижу, что она абсолютно ничего не преувеличила. «Ко всему прочему он хороший актер. Он безукоризненно разыгрывает свою роль», — сокрушенно подумала Прунелла. Но в то же время достопочтенный Паско говорил с такой очевидной искренностью и неотразимым обаянием, что она не смогла не ответить улыбкой на его комплимент. Было совершенно ясно, что его не интересует ее ответ: он томно смотрел на Нанетт, и его взгляд был настолько полон нежности и восхищения, что, без сомнения, мог вскружить голову любой девушке, особенно такой неискушенной и простодушной, как ее сестра.

После этого первого визита, который Паско благоразумно сделал кратким, Прунелла крайне встревожилась. Она была абсолютно убеждена, что в этом юноше сочетались все качества, которые ей не хотелось бы видеть в муже своей сестры, и не сомневалась, что Нанетт будет с ним глубоко несчастна. Разве может здравомыслящая девушка, получившая воспитание в провинции, быть счастлива с мужем, который, должно быть, проводит часы, завязывая галстук таким сложным и изощренным способом и только для того, чтобы вызвать зависть остальных щеголей? Концы его воротника с геометрической точностью занимали предписанное положение, а его прическа была идеально выдержана в стиле «ветреный день», введенном в моду принцем-регентом. Блеск его ботфортов, если верить рассказам Нанетт, достигался с помощью шампанского. «Шампанское!» — Прунелла с трудом подавила возмущенное восклицание. Использовать шампанское для мытья сапог — в то время как сам сидит без денег и, без сомнения, все глубже влезает в долги к жадным ростовщикам. Когда Паско удалился, сказав еще несколько витиеватых комплиментов Прунелле и задержав руку Нанетт в своей намного дольше, чем это было необходимо, не осталось никаких сомнений, что он произвел на юную девушку впечатление, которое не так легко будет рассеять. Весь вечер глаза Нанетт сияли, как звезды, и Прунелла прекрасно понимала, что сестра просто не услышит ее страстных речей, развенчивающих ореол лондонского денди. «Что же мне делать?» — спрашивала она себя, ложась спать этим вечером, и повторяла этот вопрос снова и снова в течение всей недели.

Прунелла услышала, как только открылась дверь спальни. Конечно, это была Чарити, служанка, которая нянчила ее, когда она была еще ребенком. Чарити тихо подошла к окну. Получившая свое имя, означающее «милосердие», в сиротском приюте, где она воспитывалась с малых лет, Чарити уже начинала сдавать. Однако, благодаря тому, что она была прекрасно вышколена, ее шаги были такими же неслышными, как тогда, когда она в роли самой младшей горничной вступила в Мэнор, затем возвысилась до положения горничной в детской, а после рождения Нанетт сделалась няней. Теперь же Чарити была и камеристкой, и экономкой, а после смерти сэра Родерика сама назначила себя дуэньей Прунеллы и Нанетт. Прунелла подумывала о том, чтобы пригласить в дом пожилую даму, но, во-первых, она не знала никого, кто бы подходил на эту должность, а во-вторых, она понимала: это повлечет сложности и ограничения, которые ей придутся не по вкусу. «Мы живем очень уединенно, — говорила себе девушка, — и в любом случае немногое можно добавить к тем сплетням, которые уже ходят о нашей семье». В такие моменты в ее глазах появлялась жесткость, а в изгибе губ — горечь, пока мысли ее не переходили на другой предмет, не дававший ей покоя ни днем, ни ночью. Это, конечно же, была Нанетт. Чарити раздвинула шторы, и солнце залило комнату. Затем старая служанка повернулась к кровати, и по ее взволнованному виду Прунелла сразу догадалась, что ей не терпится о чем-то рассказать.

— Ну что, Чарити? — спросила Прунелла, инстинктивно чувствуя, что новости будут плохими.

— Сегодня утром мисс Нанетт получила еще одно письмо, — ответила Чарити, — и все выглядело так, будто она знала, когда его принесут. — Ее голос дрожал от едва сдерживаемого негодования. — Она оказалась у входной двери раньше Бэйтса!

— Неужели Нанетт была уже одета в такую рань? — удивилась Прунелла.

— Она была в халате, вот в чем она была! — с возмущением воскликнула Чарити. — Я ей говорю: «Знаете, мисс Нанетт, вам должно быть стыдно спускаться вниз в таком виде, в каком леди не ходят по дому!»

— И что же она ответила? — спросила Прунелла.

— С таким же успехом я могла говорить со стенкой! — горячилась Чарити. — Эта негодница промчалась мимо меня, прижимая письмо к груди, влетела в спальню, и я слышала, как она закрылась на ключ. Прунелла вздохнула.

— О, Чарити, что же нам с ней делать?

— Ума не приложу, что мы можем сделать, мисс Прунелла, — сокрушенно покачала головой Чарити. — Не знаю, что сказал бы ваш отец, если бы видел ее, как она бежит к входной двери в ночном туалете, когда кругом слуги-мужчины! Было совершенно очевидно, что Чарити в высшей степени шокирована происшедшим, и то же самое испытывала Прунелла. И дело тут было совсем не в слугах: Бэйтс служил семье почти так же давно, как и Чарити, а его внук — единственный лакей в доме — был довольно простым парнем и вряд ли обращал внимание на то, как одеты его хозяйки. Были нарушены правила приличия, и Прунелла решила, что ее долг отчитать Нанетт и добиться, чтобы сестра пообещала никогда не повторять сегодняшнего недостойного поведения. Чарити пошла к двери, чтобы внести поднос, на котором стоял чайник с прекрасным китайским чаем и тонкий ломтик хлеба с маслом. Она поставила свой поднос на столик рядом с Прунеллой со словами: — Миссис Гудвин рассказывала сегодня удивительные вещи! Прунелла наливала чай, ожидая продолжения без особого интереса. Она недолюбливала миссис Гудвин. Это женщина, которая приходила помогать по хозяйству, но тратила больше времени на сплетни, чем на работу.

— Она сказала, мисс Прунелла, — продолжала Чарити, — что вчера вечером вернулся мистер Джеральд. Прунелла поставила чайник.

— Мистер Джеральд? — переспросила она.

— Наверное, теперь надо говорить «его светлость», но раньше-то мы его всегда звали мистер Джеральд. Глаза Прунеллы расширились от удивления.

—Не хочешь же ты сказать... Ты ведь не имеешь в виду...

— Ну да, мисс Прунелла, новый граф рода Уинслоу вернулся в родовой замок, если верить миссис Гудвин. И это после четырнадцатилетнего отсутствия!

— Этого не может быть! — воскликнула Прунелла. — Я считала, что Джеральд никогда не вернется в родной дом.