Любовь.com - Лада Митич Страница 2

Ольга стояла у окна и смотрела на улицу. А за окном самый обычный осенний день тихо переходил в самый обычный вечер. К лайкнутым великим Александром Сергеевичем лесам, некогда одетым в багрец и золото, сегодня примешивалась грязь под ногами прохожих и шинами автомобилей. С осенних небес вместо прозрачно-серой лазури, воспетой другим мастером, падал то ли дождь, то ли снег, то ли нечто среднее между ними, чему и названия-то нет. И влажная эта гадость была повсюду. Она оседала на окнах и стеклах автомобилей, на руках прохожих, которые, веря календарю, не решались еще надеть перчатки. Она нагло заползала под капюшоны и зонты. Из нее и выхлопных газов автомобилей был соткан воздух.

Словом, «мать городов русских» почему-то с мужским именем Киев дрожала от сырости и пряталась от непогоды не как огромный мегаполис, а как жалкий провинциальный городишко. И пусть Киев несет гордое имя столицы уже не один десяток лет, но то, не такое и далекое воспоминание о провинциальных его днях все время бросалось в глаза. Ведь тогда все города, кроме Белокаменной, не только считались, но и были на самом деле той самой серой провинцией.

Шепотом (частенько в этой истории придется переходить и на шепот) надо заметить, что отношение ко всему, что не есть гордая Москва — то тупая и глухая провинция, продолжает витать в высоких кабинетах теперь великого северного соседа, временами спускаясь и на обычный человеческий уровень.

Хотя, быть может, лучше все-таки вернуться к великому поэту. Лесов, о которых он писал, ни одетых в осеннюю листву, ни начисто ее лишенных, из окна, у которого стояла Ольга, видно не было. Более того, единственными лесами, которые она могла разглядеть, были строительные леса на возводящемся через дорогу торговом центре.

Итак, лесов не было видно. Не было видно даже солнца, которое зябко пряталось не только за ноябрьские низкие тучи, но и за двадцатиэтажье офисных центров и жилых «свечек», со всех сторон окружавших дом Будниковых. Здесь самое время упомянуть, что жили они в престижном районе и с гордостью сетовали на то, что и дышать нечем и выйти прогуляться совершенно некуда.

Дом, где жила чета Будниковых, был модной двадцатидвухэтажной башней из красного кирпича, в которую были вмурованы металлопластиковые окна и вечно текущие кондиционеры. Башня, конечно, была увенчана пентхаузом, отягощена офисным центром на первых двух этажах и украшена вдоль всей крыши рекламой известной телекоммуникационной компании, не говоря уже о батальоне развернутых в разные стороны спутниковых антенн. Реклама оператора сотовой связи, уже не кричащая, а уныло-привычная, поселилась на крыше, видимо, навсегда. По крайней мере мысль о том, что нужно снять ее, никому не приходила в голову. Более того, никто уже давно не задумывался и о том, каким образом ее туда повесили.

Еще одним символом достатка жильцов дома была консьержка, которая заменяла неодушевленный серый домофон. Консьержка занималась тем, что не пускала клошаров, раз уж мы перешли на французский. Впрочем, бродяги в этот дом особо и не стремились. Кроме того, консьержка совершала (переходим на английский) клининг лестничной площадки и собирала лавэ (это вроде и вовсе по-цыгански) за свои услуги. А в свободное от этих не слишком обременительных обязанностей время читала таблоид, который обеспечивал достаток жильцу вверенного ей подъезда — Андрею Будникову. Правда, она об этом понятия не имела. Но Будниковых весьма уважала. И было за что. Во-первых, люди они были солидные, семейные и приятные во всех отношениях. Во-вторых, при встрече всегда здоровались, и всегда обращались на «вы» и по имени-отчеству, и, что немаловажно, никогда это имя-отчество не путали и не перевирали. А в-третьих, плату за ее скромные услуги вносили всегда аккуратно, в срок и без сдачи.

Ольга передернула плечами, ей показалось, что она только что вошла с улицы, отряхивая зонтик и мечтая поскорее сменить промокшие сапоги на теплые и уютные тапочки. Ощущение было мгновенным — она почувствовала себя очень уютно в теплой, мягко освещенной комнате. Так уютно, что даже скучно.

Уик-энд подходил к своему логическому завершению, и этот уик-энд тоже был самым обычным. Легкий завтрак с фрешем и тостами. Ослепительно-яркий глянцевый журнал с рецептами вечной молодости и сексуальности, которые ни фига не действуют, но, напротив, в очередной раз напоминают о том, что сорок уже стукнуло, а если быть точным, то стукнуло и все сорок три. Были еще в этот день небольшие, без былой страсти пикировки с мужем. Разговор по скайпу с дочкой, которая училась на психологическом факультете университета по гранту знаменитого транснационального, скорее всего американо-европейского, фонда в городе Кракове, в не такой далекой Польше. У дочки, естественно, все было хорошо. Даже если бы все было плохо, все равно все было бы хорошо — лишь бы мама с папой не дергали и не дергались.

Ну и под занавес глупого, никчемного дня — такое же бессмысленное сидение у окна, за которым, сколько не смотри, не увидишь ничего нового.

За спиной у Ольги всхрапнул супруг. Тот самый Андрей, о котором уже упоминалось раньше. Когда-то, не так и давно, Ольга почти любила его храп, вернее, она относилась к слабостям мужа снисходительно, как к шалостям малыша, который не ведает, что творит. Так же она относилась и к комочкам носков, которые он разбрасывал по всей квартире, и к привычке чесать то, что у него в семейных трусах. Когда-то это смешило, но сегодня по-настоящему раздражало.

Супруг успел всхрапнуть и проснуться от собственного храпа. Что еще хуже, он вдобавок и встал. И что уж совершенно вывело из себя, отправился на кухню. При этом толкнув ногой под диван очередной комочек носков, на ходу вдумчиво и с наслаждением почесывая все интимные места. Ольгу перекосило от отвращения. Но на этом мучения не закончились. На кухне супруг зашуршал, а потом и хлопнул заветным ящиком комода. Это могло означать только одно — он решил подымить любимой трубочкой. Раньше Ольга смотрела на это сквозь пальцы, но вонь табака, который в последнее время предпочитал муж, просто выводила ее из себя. Она в который уж раз пыталась понять, почему табаком называются эти хлопья, отвратительно пахнущие синтетической вишней.

Ольга оторвалась от окна и направилась в кухню. Так и есть, супруг с отрешенным лицом ковырял нержавеющим шомполом в трубке. Да, от очередного вялого скандальчика было не отвертеться.

— Может, покуришь на лестнице? — Ольга задала вопрос, на который заранее знала ответ. — Всю кухню своим дымом провонял. В комнату сейчас тянуть начнет.

— Холодно, — привычно возразил Андрей. — Я лучше форточку пошире открою.

Однако ни открывать форточку, ни высовываться в нее не стал. В принципе, это был привычный воскресный спектакль, в котором каждый из участников отработал свою роль до автоматизма. Трагическая героиня Ольга делала вид, что дым ей мешает (хотя за столько-то лет должна была привыкнуть), а лирический герой Андрюша делал вид, что понимает ее страдания и мечтает их облегчить (хотя уверен, что за столько-то лет она могла бы и привыкнуть).