В плену желания - Джорджетт Хейер Страница 2

– Вполне! – Схватив сына под руку, мать увлекла его в свои покои. – Дай только получше тебя рассмотреть, негодник ты эдакий! Нет, темновато! Зажги все свечи, дорогой. Тогда здесь сразу станет уютнее. Никогда бы не подумала, что мы тратим на свечи такую уйму денег! На днях Динтинг показала мне счет от торговца свечами. Лучше бы она этого не делала! Какой толк знать, сколько они стоят? В конце концов, без них уж никак не обойтись. Даже твой папа никогда не советовал мне покупать сальные свечи.

– Наверное, нужно использовать их экономнее, – произнес Кит, по очереди зажигая от своей тоненькой свечки полдюжины других, стоявших в двух подсвечниках на туалетном столике.

– Нет ничего более печального, чем плохо освещенная комната… Зажги-ка и те на камине, мой дорогой… Так, пожалуй, значительно лучше. А теперь подойди ко мне и обо всем расскажи.

Присев на элегантную кушетку, миледи слегка похлопала по свободному месту рядом с собой. Кит не спешил воспользоваться ее приглашением. Он встал напротив нее и с интересом оглядел комнату.

– Как так произошло, маменька, что прежнюю жизнь в розарии вы променяли на обитание в этом морском чертоге? – спросил молодой человек.

Поскольку именно такую цель преследовала вдовствующая графиня, не пожалев никаких денег для того, чтобы сменить обои в своем будуаре на ткань различных оттенков зеленого, она лишь самодовольно улыбнулась.

– Совершенно верно! Я больше не могла довольствоваться банальными розами, особенно после того, как бедный мистер Бруммель ^[3] как-то сказал мне, что я отношусь к категории тех немногих женщин, кому зеленый цвет решительно идет.

– Определенно, так оно и есть, – согласился сын. Взгляд его привлекла кровать. Глаза слегка сузились, когда молодой человек понял, что полог пошит из газовой материи. – Несколько вызывающе, я бы сказал, – заметил мистер Фенкот.

Графиня, рассмеявшись, ответила:

– Пустое! Разве комната не очаровательна?

Сын присел рядом и поцеловал ее руку.

– Прелестна и сумасбродна, как вы, маменька.

– Ты тоже хорош, – парировала она.

– Как же так, маменька? – отпуская ее ладонь, в притворном отчаянии воскликнул мистер Фенкот.

– Всегда сумасброден и столь же прелестен, – произнесла она, думая о том, что, пожалуй, будет совсем непросто отыскать двух таких же красивых молодых людей, как ее сыновья.

Представители высшего света, к которому они принадлежали, соглашались, хотя и несколько сдержанно, что братья Фенкоты красивы, вот только красота эта была не такой утонченной, как у их дражайшего родителя. Близнецы не унаследовали классической правильности черт его лица. Скорее уж они были похожи на мать. В свете ее признавали писаной красавицей, однако более беспристрастные люди сходились во мнении, что успех миледи зиждется на живости характера и обаянии, а не на особом изяществе лица. Поклонники постарше сравнивали шарм леди Денвилл с очарованием первой супруги пятого герцога Девоншира. Герцогиня также души не чаяла в своих детях, а в собственной расточительности порой доходила до крайностей.

Что же касается Кита Фенкота, то в свои двадцать четыре года он был хорошо сложенным молодым человеком, немного выше среднего роста, с широкими плечами и стройными ногами, красоту которых подчеркивали обтягивающие модные панталоны. Волосы он имел более темные, чем у матери. Его блестящие локоны можно было назвать скорее каштановыми, нежели золотистыми. В очертаниях губ молодого человека читалась твердость характера, совершенно несвойственная его дражайшей родительнице. А вот глаза Кит уж точно унаследовал от нее. Они отличались живостью, имели уникальный серо-голубоватый оттенок и редко не искрились добродушным весельем. Джентльмен столь очаровательно улыбался, что просто не мог не стать всеобщим любимцем.

Они были похожи с братом, как два четырехпенсовика, и лишь очень близкие знакомые смогли бы отличить одного близнеца от другого. Лицом и фигурой братья почти не отличались. Лишь когда оказывались рядом, становилось заметным, что Кит чуть выше Эвелина, а волосы старшего брата отливают багрянцем. Только весьма проницательный человек способен был обнаружить различие в выражении лиц близнецов, ибо в глазах Кита читалась доброта, а очи старшего брата светились безудержным весельем. Оба они тем не менее в одинаковой мере обладали душевной предрасположенностью к веселости и не любили хмуриться. Лишь опытный наблюдатель понимал, что Кит мог печалиться из-за сущих пустяков, которые Эвелин просто не замечал. С другой стороны, Эвелин способен был внезапно перейти от безудержного веселья к совершеннейшему отчаянию, тогда как Кит с его более ровным характером не знал столь внезапных перемен настроения. В детстве они могли ссориться из-за сущей безделицы, но тотчас же объединялись против любого, кто пытался навязать им свою волю. В годы отрочества именно Эвелин становился заводилой наиболее вопиющих «подвигов», а Киту приходилось придумывать, как из этих проблем выпутываться. Возмужав, каждый из братьев выбрал собственный жизненный путь. Обстоятельства могли надолго разлучить их, но ничто – ни огромные расстояния, ни существенные различия в складе ума – не ослабило связи между ними. Братья вовсе не страдали от разлуки, так как у каждого были свои интересы, однако, встретившись после долгих месяцев расставания, вели себя так, словно не виделись всего лишь неделю.

По возвращении из Оксфорда Фенкоты встречались редко. В семье существовал обычай, согласно которому младший сын избирал политическую карьеру. Кит решил отдать предпочтение стезе дипломата и поступил учиться на эту специальность, пользуясь покровительством своего дяди, сэра Генри Фенкота, недавно удостоенного титула баронета за выдающиеся заслуги на данном поприще. Кита послали сначала в Константинополь. Его назначение на должность младшего секретаря посольства совпало с довольно спокойным периодом в истории Турции. Это прискорбное обстоятельство вызвало в душе юного Кита живейшее сожаление о том, что он так и не попытался переубедить своего дражайшего родителя купить ему офицерский патент. Молодой человек, со всем оптимизмом юноши, пока не достигшего совершеннолетия, предавался грезам, мечтая переубедить отца в том, что он совершил ошибку, выбрав не ту жизненную стезю для сына.

Европа тем временем бурлила, и патриотично настроенному юному джентльмену было просто нестерпимо прозябать в тихой заводи вдали от судьбоносных событий. К счастью, покойный граф отличался железной непреклонностью характера, поэтому Кита перевели в Санкт-Петербург, прежде чем нестерпимая скука не довела молодого человека до открытого бунта. Если началу собственной дипломатической карьеры он был обязан своему дяде, то отец способствовал этому решающему повороту. Что ни говори, непреклонность характера лорда Денвилла никогда не перерастала в душевную черствость. К сыну он испытывал искреннюю любовь. Поскольку в последние годы здоровье графа оставляло желать лучшего, он не принимал активного участия в политической жизни страны, сохраняя, впрочем, дружеские отношения с несколькими видными деятелями в правительстве.