Хозяйка поместья - Ширли Басби Страница 2

Гай знал, что сын прибыл поздно ночью, но с изумлением выяснил, что тот приехал один. И первый его нетерпеливый вопрос был о жене.

Его доброе расположение сменилось гневом, когда Джейсон выпалил:

— Эта женитьба была ошибкой от начала до конца! Моя жена, — он сделал ударение на последнем слове, — и я не живем вместе. Она предпочитает Европу, и я оставил ее там.

— Ты сделал ч т о? — проревел Гай, сверкнув серо-голубыми глазами.

Глядя поверх его плеча, Джейсон с откровенной злостью повторил:

— Я оставил ее там. И, папа, будь добр, не мучай меня больше!

Гай несколько секунд оторопело взирал на сына. Он был человек вспыльчивый, неуравновешенный, впадающий в ярость, а Джейсон ничего не делал, чтобы предотвратить явно надвигающийся шторм. Казалось, он тоже ищет возможность выплеснуть переполнявшее его бешенство.

В этой словесной схватке не было победителей.

Когда они замолчали, — не исключено, что стиснув зубы, — тогда наконец поняли друг друга: Гай знал, что Джейсон не ответит на те вопросы, на которые не хочет отвечать, а Джейсон видел искреннее сожаление отца и понимал, что вскоре он снова подступит к нему с расспросами.

Они разошлись на несколько часов, испытывая определенное раскаяние из-за бурной перепалки, когда было сказано немало резких слова. К вечеру оба уже сидели под раскидистой жимолостью, наслаждаясь прохладой и покоем. Гай изо всех сил сдерживал себя, но потом спросил почти жалобно:

— Ты бы мог, по крайней мере, объяснить хоть что-то об этой девушке. Она из хорошей семьи? Монро мне написал только, что ты женился на удивительно красивой девушке.

Джейсон, покачиваясь на плетеном стуле, бросил на отца смиренный взгляд.

— Я заметил, что ты не спрашиваешь, любим ли мы друг друга. Мне помнится, ты полагал, что это самое важное.

— Очевидно, не любишь, иначе бы ты с ней не расстался. Я не спрашиваю почему, потому что вижу это собственными глазами. Но если ты все-таки женился без любви, может, она богата? Она что-нибудь наследует?

— Если это имеет значение, то да. Она из хорошей семьи — ее отец, скончавшийся в результате несчастного случая, был английским графом. Ты должен был знать его — это граф Маунт, лорд Тримэйн. Сейчас титул перешел к его брату Эдварду. А ее мать, Рэйчел, я провел с ней несколько дней, изумительная женщина — она бы тебе понравилась.

Отец фыркнул, и Джейсон с любопытством взглянул на него. С лица Гая сошли все краски, он так изменился, что Джейсон испуганно спросил:

— Что-то не так?

— Нет. Я… я просто удивлен. Ты говоришь, Тримэйн?

Голос Гая дрожал, и Джейсон сузившимися глазами внимательно наблюдал за ним.

Словно бы небрежно Гай спросил:

— Скажи, твоя жена — старший ребенок?

— Да, при нынешних обстоятельствах она старшая. Ее мать была раньше замужем и, мне кажется, имела ребенка от того брака. Это имеет значение?

— Нет, — последовал поспешный ответ, — просто любопытно.

К некоторому удивлению Джейсона, Гай, похоже, решил оставить эту тему. Сам он рад был сменить предмет разговора, но взамен ничего интересного предложить не мог. И вообще Джейсон не видел причины, чтобы продлить свой визит. Еще пару дней — и хватит. Отбыть можно уже в пятницу, без особенных усилий — он путешествовал налегке, следовало позаботиться только о лошадях и запасе еды.

Лошадей он подбирал тщательно, останавливая выбор на выносливых и резвых, не заботясь особо о чистоте породы, чтобы не вызывать зависть обитателей Натчез-трэйс. Здесь убивали людей и за меньшую ценность, чем хорошая лошадь, убивали и оставляли тела гнить на обочине.

Наметив день, Джейсон и Пьер выехали перед рассветом. Прохладный с утра день обещал последующую жару. Дорога предстояла опасная, и Пьер не раз деликатно намекал, не лучше ли вернуться обратно в Норфолк и дождаться очередного судна. Джейсон пропускал его сетования мимо ушей. С испытанным длинным клинком, удобно прикрепленным к бедру поверх бриджей из оленьей кожи, с ружьем, притороченном к скатанной дорожной постели, он готов был встретиться с любой дорожной опасностью. Даже на этом устрашающем пути.

Уж этот Трэйс! Пьер обиженно уставился в широкую спину хозяина. Мой господин сошел с ума, решил он. На кого он только сейчас похож! Забыл про моду, одет как неотесанная деревенщина из лесной глуши, волосы отросли, больше не причесаны как надо, а длинными прядями спускаются почти до плеч.

Джейсон-джентльмен вызывал его восхищение умением носить элегантную одежду, за ним Пьер добровольно отправился бы даже в ад. Но не сейчас. Выряженный в эту ужасную оленью кожу, он ничем не отличается от любого метиса-траппера. Нет, такой Джейсон рождал у верного слуги чувство душевного протеста.

Путь, известный как Натчез-трэйс, существовал давно. Первую тропу проложили дикие животные, олени и буйволы, пробираясь к открытым пастбищам. Затем появились индейцы, идущие по следу своей добычи. Белые люди мало что сделали, чтобы как-то изменить путь, петляющий, словно змея, от Нэшвилла до Натчеза — пятьсот миль коварной тропы вокруг непроходимых болот и через девственные чащобы. Белые люди предпочитали другой путь — по Миссисипи, но после того как Джейсон неделями видел вокруг себя только океанские волны, он и слышать не хотел о путешествии по воде.

Ему хотелось почувствовать под собой добрую лошадь, испытать усталость, какая бывает после долгого пребывания в седле. И он даже жаждал ввязаться с кем-нибудь в схватку. Пьер с жаром молился каждый вечер, чтобы они благополучно и побыстрее миновали Трэйс, но Джейсон испытал легкое разочарование, когда без всяких приключений они достигли Кингс-таверн, которая отмечала конец Трэйс и самой мучительной части их путешествия. Теперь, как ни крути, их снова ждала вода, на этот раз речная, вниз по Миссисипи до Бове.

На большом плоскодонном судне, отошедшем от Натчеза, Пьер тоже молился, теперь о том, чтобы лоцман был опытным, знал каждое течение и каждую отмель на могучей реке и чтобы речные пираты бесчинствовали в это время в каком-нибудь другом месте. Баржа, груженная бревнами с севера и различными товарами для Нового Орлеана, представляла немалый интерес для речных банд, охотившихся за такими судами.

Снова судьба им благоприятствовала, плавание проходило спокойно, но маленький слуга вздохнул с облегчением только после того, как они причалили к пристани Бове и сели на своих лошадей. Услышав этот вздох, Джейсон повернулся в седле и улыбнулся ему:

— Рад, что мы дома?

— О да, господин!

Эти слова вырвались у него от всего сердца, и Джейсон вполне разделял их — его глаза жадно впитывали знакомую и любимую землю. Пустив лошадь в галоп, он поскакал вниз по широкой, обсаженной дубами дороге, ведущей к дому. Лучи жаркого луизианского солнца пробивались сквозь старые гигантские деревья, и серо-зеленый испанский мох призрачно и недвижно свисал с их массивных ветвей. Внезапно ряды деревьев кончились, и Бове, стройный и белоснежный, предстал перед ними: высокие колонны ярко блестели под солнцем, а изумрудная лужайка напоминала мягкий бархатный ковер.