Ночи дождей и звезд - Мейв Бинчи Страница 2

Он почувствовал чью-то руку на своей руке. Это была белокурая немка.

— Вам особенно тяжело, потому что вы здесь живете, — сказала она.

На глаза снова навернулись слезы. Она права. Он здесь родился, знал в Агия-Анне каждого, знал Ольгу, маму Маноса. Знал и тех молодых парней, которые теперь спешили в своих лодках спасать людей. Он знал семьи, которые толпились на берегу гавани. Да, ему было труднее всех. Он жалобно взглянул на нее.

У нее доброе лицо, но было видно, что она не лишена практичности.

— Почему бы вам не присесть? Пожалуйста, сядьте, — ласково произнесла она. — Мы ничего не можем сделать для них.

Он вдруг разговорился:

— Меня зовут Андреас. Вы правы, здесь случилось нечто страшное. Предлагаю вам все запасы бренди, чтобы справиться с потрясением, и помолимся за тех, кто в бухте.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил молодой англичанин в очках.

— Мы почти три часа добирались сюда, а когда спустимся в гавань, полагаю, будем только мешать, — сказал высокий американец. — Кстати, меня зовут Томас, и думаю, там от нас будет мало толку. Смотрите, сколько народу. — Он предложил бинокль, чтобы каждый мог убедиться в этом.

— Я Эльза, — представилась немка. — Пойду принесу стаканы.

Они стояли под ярким солнцем, подняв маленькие стаканы с огненной жидкостью.

Фиона, рыжеволосая ирландка с веснушчатым носиком, произнесла тост:

— Да пребудут в мире души тех, кто преставился сегодня.

Ее парень слегка поморщился от этих слов.

— Но почему нет, Шейн? — попыталась оправдаться она. — Это же благословение.

— Идите с миром, — произнес Томас. Пламя уже угасло, и на берегу занялись подсчетом живых и мертвых.

— L’chaim, — сказал англичанин Дэвид в очках. — Это значит «за жизнь», — пояснил он.

— Ruhet in Frieden ^[3], — прослезилась Эльза.

— Да благословит Господь их души, — скорбно склонил голову Андреас, наблюдая за самой страшной трагедией, когда-либо случавшейся в Агия-Анне.

Они ничего не заказали на ленч, Андреас просто подал салат с козьим сыром, блюдо с бараниной и фаршированными помидорами, а потом фрукты. Они рассказывали о себе и о том, где побывали. Это были не обычные туристы на две недели, они приехали сюда надолго, на несколько месяцев, не меньше.

Томас, американец, путешествовал и писал статьи для журналов. У него был отпуск на год, полный отдых от университета. Он сказал, что такого всегда ждали с нетерпением… С благословения университета целый год путешествий и расширения кругозора. Каждому преподавателю необходимо выйти в мир и пообщаться с людьми из других стран, иначе они рисковали увязнуть в дрязгах университетской среды. Андреасу показалось, что, когда тот говорил, мысли его были далеко, словно он тосковал о чем-то в Калифорнии.

Эльза, девушка из Германии, была другая. Видимо, она не тосковала ни о чем, только пожаловалась, что устала от работы, поняла, что прежде казавшееся важным на самом деле оказалось пустым и банальным. Денег у нее было припасено достаточно на путешествие в течение года. В Греции она была уже три недели и ни разу не захотела покинуть эту страну.

Маленькая ирландка Фиона казалась более неуверенной. Рассказывая о том, как им хотелось увидеть мир и найти место, чтобы осесть, где бы никто их не судил, не пытался сделать лучше или изменить, она постоянно кидала взгляд на своего угрюмого парня, как бы прося у него подтверждения. Но тот просто пожимал плечами, словно ему было невыносимо тоскливо.

Дэвид хотел увидеть мир, пока еще достаточно молод, чтобы узнать, что ему нравится, и, возможно, приобщиться к чему-то. Нет ничего печальнее старика, который в конце жизни понимает, что опоздал на десятилетия, или тех, кто боялся измениться просто потому, что не знал, как это сделать. Дэвид ступил на дорогу странствий всего месяц тому назад и был переполнен впечатлениями.

Но, несмотря на то что они рассказывали друг другу о Дюссельдорфе, Дублине, Калифорнии и Манчестере, Андреас заметил, что никто не упомянул о своих семьях.

Рассказывая им о жизни на Агия-Анне и о том, как разбогател этот край теперь в сравнении с годами его детства, когда не было никаких туристов и на жизнь приходилось зарабатывать в оливковых рощах на холмах, он говорил о братьях, давным-давно уехавших в Америку, и о своем сыне, который покинул этот ресторанчик после ссоры девять лет тому назад и больше никогда не вернется домой.

— А из-за чего вы поссорились? — заинтересовалась маленькая Фиона с огромными зелеными глазами.

— Ему хотелось устроить здесь ночной клуб, а я был против… Обычное дело, раздор между отцами и детьми, — печально пожал плечами Андреас.

— А если бы он остался дома, вы бы согласились на ночной клуб? — спросила Эльза.

— Да, теперь, конечно, согласился бы. Если бы только знал, как одиноко, когда единственный сын в Чикаго, на другом краю света, и ни строчки за все эти годы… Конечно, я бы не был против ночного клуба. Но, понимаете, я же не знал.

— А что ваша жена? — поинтересовалась Фиона. — Неужели она не умоляла вас вернуть сына и открыть клуб?

— Она умерла. Не осталось никого, чтобы помирить нас.

Все смолкли, мужчины кивали, понимая и соглашаясь, женщины просто молчали.

Полуденные тени сгустились, Андреас подал гостям кофе, но никто уходить не собирался. С высоты холма, где была таверна, открывался вид на гавань внизу, и в бинокль можно было разглядеть тела на носилках, толпы людей и тех, кто пытался пробиться к месту трагедии, чтобы найти своих близких мертвыми или живыми. Здесь, на высоком холме, было безопасно, и, хотя встреча незнакомых людей была случайной, они общались так, словно давно знали друг друга.

Когда на небе засияли звезды, они все еще были вместе. Теперь в гавани сверкали огни фото- и телекамер, спешивших запечатлеть трагедию и рассказать о ней миру. Весть о случившемся долетела до средств массовой информации почти мгновенно.

— Конечно, они должны это сделать, — с сожалением сказал Дэвид. — Но выглядит все так хищно, чудовищно, словно они смакуют людскую беду.

— Да, чудовищно, поверьте, это и моя работа, вернее, была моя работа, — неожиданно произнесла Эльза.

— Журналистка? — с интересом спросил Дэвид.

— Работала на телевидении, на студии последних новостей. Теперь там кто-то, как я, на моем месте в студии, задает вопросы тому, кто в гавани: сколько погибших, как это случилось, есть ли среди пострадавших немцы? Вы совершенно правы — это чудовищно. Рада, что не я рассказываю сегодня о трагедии.

— Но люди должны знать и о судьбе своих близких и о войнах, иначе как можно что-то изменить в этом мире?