Неблагоразумная леди - Элинор Смит Страница 2

Чтение, ежеминутно прерываемое требованиями воздать должное успешному продвижению портрета, оказалось делом сложным, и Пруденс попробовала вместо этого писать письма. Она полагала, что это несколько сдержит словоизвержения дяди, но тот тут же заметил, что коль скоро она так любит скрести пером по бумаге, то не лучше ли не тратить попусту время на письма, а иметь за это достойное вознаграждение. Вознаграждение в виде ответа на письмо он в расчет не принимал.

— Если ты так любишь писать, я могу переговорить с моим приятелем мистером Халкомбом. Он как раз по литературной части. Отличный человек, пишет историю Суссекса, никто ее прочесть не может. Он говорил, что ему нужен переписчик. На ловца и зверь бежит. Будет тебе что писать, еще и на булавки заработаешь. Сразу двух зайцев убьешь. В твоем положении без гроша в кармане есть о чем подумать. Не вечно же о тебе дяде заботиться.

Работа не очень привлекала Пруденс, но перспектива заработка показалась соблазнительной, и она согласилась. Как выяснилось, мистер Халкомб удосужился написать всего три главы по десять страничек каждая, и она осилила их за три дня. Однако начало было положено, и мистер Халкомб обещал поговорить со своим издателем на предмет переписки рукописей других авторов. Вскоре Пруденс была полностью загружена работой, что ей понравилось, особенно когда попадались романы. Ее живо интересовали судьбы героинь, попадавших, казалось бы, в безнадежные ситуации. Она читала и переписывала с большим интересом, живо интересуясь развитием сюжетов.

А потом Пруденс принялась выдумывать собственные персонажи и проводить их через различные перипетии. Однажды она закончила свои занятия раньше обычного и сидела в студии делая вид, что пишет, как всегда, для заработка, что в глазах дяди должно было выглядеть занятием похвальным, на самом же деле принялась писать собственное произведение. С этого момента всякий раз, когда заказная работа ей надоедала, она писала собственное сочинение.

На сороковом портрете оно было закончено, переписано прекрасным каллиграфическим почерком и отдано на суд мистеру Марри. Пруденс встречалась с издателем, когда отдавала ему переписанные рукописи или брала очередные заказы, и у него сложилось самое благоприятное о ней впечатление. Поэтому, когда она со смущенным видом вручила ему свои опус, он прочитал его без всякой предвзятости. Произведение Пруденс было совсем не в духе модных романов: тогда господствовал романтический стиль В. Скотта1. (1 Скотт Вальтер (1771–1832) — английский писатель.) У Пруденс не было вождей кланов, рыцарских поединков и даже привычной любовной линии, но налицо были живые разговорные интонации, услышанные и переплавленные в письменную форму человеком с чутким ухом и живым умом. И Марри решил рискнуть выпустить книгу небольшим тиражом с не очень дорогой рекламой, рассчитывая на некоторую прибыль в недалеком будущем.

На широкий круг почитателей, вроде тех, какие были тогда у мисс Верней или Скотта, а уж тем более у любимца читающей публики лорда Даммлера, Марри не надеялся и, надо сказать, в своем суждении не ошибся. Книга мисс Маллоу продавалась поначалу со скрипом, но все же продавалась. А когда на следующий год вышел ее второй роман и пошел успешнее, Марри переиздал первую книгу. Ко дню своего двадцатичетырехлетия Пруденс опубликовала третий роман и почувствовала себя уверенно. Она нашла свое место под солнцем. К сожалению, под кровлей дядюшки Кларенса. Доходы за книги были, разумеется, более чем скромные и не позволяли надеяться на перемену в судьбе девушки, однако, если ее общественное положение и заставляло желать лучшего, а частная жизнь отличалась монотонностью, работа компенсировала все недостатки. Словом, Пруденс могла только радоваться такому повороту судьбы, да и дядюшка Кларенс стал относиться к многообещающей писательнице гораздо лучше, чем к нахлебнице.

Если ее и посещали по ночам сомнения, то Пруденс их легко рассеивала своим благоразумием. Она, дескать, уже не юная девочка, не богатая, не красавица и не замужем. Что ж, видно, на роду у нее написано быть старой девой. На нет и суда нет. С этим можно смириться. Надежды встретить достойного молодого человека и выйти за него замуж, которыми поначалу, приехав в Лондон, она себя тешила, постепенно угасали, а за четыре года от них и вовсе следа не осталось, или так, во всяком случае, она думала. На следующее утро после дня рождения Пруденс закрутила черные локоны и впервые в жизни натянула чепчик. Чепец был прелестный — с голубыми ленточками в тон глазам, но чепец есть чепец, он служил знаком того, что отныне и до конца дней на этом пиру жизни ей отведена незавидная роль синего чулка.

— О, Пру! — всплеснула руками мама, увидев дочь в новом обличье, — ты еще так молода! Ну, скажи ты ей, Кларенс, что все это глупости.

Кларенс и сам хотел сказать нечто подобное, тем паче что племянница поступила по-своему, не спросив у него совета, но его непробиваемый эгоизм восторжествовал и на этот раз. Мысль иметь в доме писательницу тешила его самолюбие. К тому же родственницы вернули его дому уют, нарушенный смертью жены. Не менее соблазнительно было всегда иметь под рукой модели для портретов и поклонниц его таланта. А слышать вопросы о том, что происходит в мире, когда он возвращается с прогулки? А восторги по поводу его обновок, не говоря уже о ловких ручках, всегда готовых перешить на них, если нужно, пуговицы. Да и кто, наконец, откажется от такой замечательной хозяйки, как его сестрица Уилма, способная из выдаваемых им скромных средств вести дом? Нет, все это дорогого стоило.

— Что ты говоришь, — весело возразил он. — Наша Пруденс знает, что делает. Недаром ее назвали Пруденс-Благоразумная. Одной быть лучше. Зачем ей какой-то глупый муж, который свяжет ее по рукам и ногам?

«Это уж точно, — заметила про себя Пруденс. — Мне и тебя за глаза хватает».

— К тому же он наложит лапу на ее заработки, — продолжил дядя. — Нет, не говори, она знает, что делает, надев чепчик. А уж как в нем смотрится, прямо загляденье! Сегодйя, дорогая Пру, в одиннадцать должна прийти мисс Седжмаер. Не принести ли тебе твою работу в студию, чтобы побыть с нами? Она одна как перст, бедняжка, и готова положить глаз на любого мужчину. Эта дамочка спит и видит, как бы перебраться сюда со своими пожитками. Месяца два делает намеки, что приняла бы предложение. А я делаю вид, что ничего не понимаю. С такими, как она, это лучший способ. Но вот написать ее портрет я взялся. Руки у нее прелестные. Попрошу ее сложить их как Мона Лиза.

— Да ей всего двадцать четыре года, — напомнила миссис Маллоу.

— Чушь! Все тридцать с гаком. Она красит волосы. Они у нее совершенно седые.

— Да я о Пруденс говорю.

— А, о Пруденс? Ей точно двадцать четыре. Кто ж говорит. Нет ничего более вульгарного, чем дама в летах, охотящаяся на мужчин. Делает из себя посмешище. Разве не благоразумнее надеть чепец и думать забыть обо всех этих благоглупостях? Ну не благоразумна ли наша Благоразумница? — И Кларенс посмотрел на своих родственниц, ожидая восхищения его остроумием.

Уилма и Пруденс изобразили на лицах дежурные улыбки и принялись за яйца всмятку.