Читающая по цветам - Элизабет Лупас Страница 2

Как я могла так сильно ее ненавидеть и в то же время всем сердцем любить?

А теперь она умирала, Мария де Гиз, вдовствующая королева-регентша Шотландии, моя тетушка по своему первому мужу, моему родному дяде, единокровному брату моей матери, Людовику II Орлеанскому, герцогу де Лонгвилю, моя приемная мать моя сеньора, мой враг, умирала ночью, под убывающей луной. И все в Эдинбурге, все в замке, все в опочивальне королевы, ждали, когда она умрет.

У меня болели колени от стояния на каменном полу; все места на ковре были заняты людьми, старшими по возрасту и занимающими более высокое положение при дворе. Вслух я молилась в унисон с дамами, стоящими на коленях впереди меня, утопая в густом запахе воска, духов, пота и болезни, безукоризненно произнося латинские фразы, которые ничего для меня не значили. Но в сердце своем я истово молилась о том, чтобы за мною приехал Александр Гордон, мой ненаглядный, золотой возлюбленный. Мы уедем домой, наконец поженимся и будем счастливы вечно.

Французские фрейлины королевы стояли на коленях подле ее кресла; самые смелые из них, перебирая четки, с вызовом читали латинские молитвы под недобро прищуренными взглядами лордов Протестантской Конгрегации. Лорд Эрскин и молодой лорд Ситон тоже преклонили колена рядом с королевой, здесь же находились и полуразбойник граф Босуэл и всегда непроницаемый французский секретарь королевы месье Никола де Клерак. Лорд Джеймс Стюарт, внебрачный сын второго мужа королевы, покойного короля, то входил, то выходил из опочивальни, и, глядя на него, я видела нарцисс – своекорыстие и львиный зев – знак коварства.

Почему цветы? Я всегда видела цветы в лицах и глазах людей, и цветы говорили мне, каковы они внутри, что сделали и что сделают в будущем. Стоило мне коснуться цветка или вдохнуть его аромат, и перед моими глазами вставали видения. Это был древний, древний дар, передаваемый сквозь века в роду Лесли из Грэнмьюара, и моя двоюродная бабушка, которую так же, как и меня, звали Марина Лесли, научила меня пользоваться им, когда я была еще совсем девочкой. Говорили, что я похожа на нее – такие же каштановые, с рыжеватым отливом волосы, в которых солнце зажигало золотистые блики, такие же сине-зеленые, как море, глаза, фамильные глаза Лесли. А еще говорили, что она безумна. Она так и не вышла замуж и жила одна в северо-восточной башне Грэнмьюара, которую мы называли Русалочьей башней. Она вела постоянную войну с моей бабушкой, матерью моего отца, которая была практична, как железный гвоздь, в одиночку управляла Грэнмьюаром и не верила в чтение по цветам.

– Ринетт.

По забитой придворными опочивальне прокатился удивленный ропот. Неужели они слышат голос королевы, королевы, которая не говорила уже много дней?

– Она хочет видеть дочь, – сказала леди Брайант, одна из самых близких подруг королевы, приехавшая с нею из Франции и вышедшая замуж сначала за одного шотландского лорда, а после того как он скончался – за другого. – Маленькую королеву, la reinette ^[1].

– Ринетт, – повторила королева. – La jeune floromanciere ^[2]. Пусть подойдет ко мне.

Я стояла на коленях, не шевелясь. Если я буду неподвижной, подумала я, меня не заметят.

– Нет, я думаю, она зовет юную Лесли. – Леди Брайант приблизила ухо к губам королевы. – Эту fille farouche ^[3], которая предсказывает будущее по цветам.

– Да, – проговорила королева. Голос ее звучал слабо и хрипло. – Ринетт Лесли. Я хочу поговорить с ней. Vite ^[4].

Леди Брайант устремила взгляд прямо на меня. Мне так и не удалось сделаться незаметной.

– Подойдите, дитя мое. Королева желает поговорить с вами.

Я поднялась с колен – они еле разогнулись и болели. Смогла бы я убежать отсюда? Или они остановят меня?

Конечно, остановят.

Я прошла через всю опочивальню, чувствуя, как к щекам моим приливает горячая кровь, и придворные расступались, чтобы дать мне дорогу. Во мраке их лица походили на поворачивающиеся ко мне луноцветы, круглые и белые, с черными пыльниками и тычинками вместо черт. Луноцветы, предвестники снов, пророчеств и безрассудств. Какие безрассудства ждут меня, какие пророчества, какие сны?

– Мадам, – сказала леди Брайант, – voici la petite Leslie ^[5].

Королева открыла глаза, хитрые, все замечающие глаза Гизов. Они заглянули мне прямо в душу:

– Я знаю, ты хочешь, чтобы я умерла.

– Я была вашей пленницей три года ради блага государства. Я хочу освободиться.

– Скоро ты избавишься от меня. Но пока я все еще твоя королева.

Я присела в реверансе и громко сказала:

– Что вам будет угодно, мадам?

– Я хочу, чтобы ты предсказала будущее.

Блаженный святой Ниниан! Да осознает ли она, что все в комнате ее слышат? Опочивальня была забита протестантами, которым ведьмы мерещились на каждом углу, а что до католиков, то они повсюду готовы были видеть ересь.

– Цветы – это всего лишь развлечение мадам.

– И все же я желаю услышать твои пророчества.

Ослушаться ее было невозможно.

– Мне понадобятся цветы, мадам.

– Так принеси их.

– Да, мадам. – Я снова сделала реверанс, но не нашла в себе сил сдвинуться с места. Леди Брайант подтолкнула меня к выходу, и я невольно попятилась; это разрушило оцепенение, которое навеяли на меня близость королевы и дыхание смерти. Я стала пробираться между телами коленопреклоненных вплотную друг к дружке придворных, одетых в меха несмотря на жару, облаченных в шелк, увешанных украшениями из золота и драгоценных каменьев. Их глаза горели жадным любопытством, и они тихо шептались, прикрывая руками рты. До меня доносились отдельные, произносимые свистящим шепотком слова. Суеверие. Колдовство. Ересь. Едва выйдя из опочивальни, я подхватила свои серые камлотовые юбки и, словно вспугнутый дикий зверек, кинулась вниз по лестнице, выбежала вон из дворца, навстречу чистому, серебристому лунному свету, промчалась по четырехугольному двору, потом мимо караульных и, наконец, добежала до живой изгороди возле старинной часовни святой Маргариты. Здесь я опять бросилась на колени – на этот раз не почувствовав боли – и глубоко вдохнула свежий ночной воздух, напоенный благоуханием жимолости, боярышника и шиповника. Где-то там, далеко-далеко, за устьем реки, простиралось море.

Я все вдыхала и вдыхала ароматы цветов. Луна взошла выше. Я отломила ветку боярышника и несколько раз провела его бархатистыми цветками по лицу. Это успокоило меня – прикосновение лепестков всегда дарило мне покой. Я не хотела возвращаться в опочивальню королевы. Я бы просто не смогла. Королева-регентша была последним звеном, связывавшим меня с моим детством. Бабушка умерла. Двоюродная бабушка Марина умерла, мертв был и мой отец. Моя мать тоже все равно, что умерла, заживо похороненная в своем парижском монастыре.