Женщина на одно утро. Щедрость пирата - Алиса Клевер Страница 2

– Конечно, сгорит, – сказала она, и в ее глазах вспыхнула ярость. – Все сгорит. Настал ваш персональный апокалипсис. Вы понимаете, что это судьба, Николь? Зря вы пришли сюда сегодня. Очень неудачное время и место для вас.

– У нас очень хороший дом, – пробормотала Николь, бледнея и трясясь всем телом.

– А твое имя – Одри – настоящее или выдуманное? – спросила я просто для того, чтобы продолжить разговор и оттянуть роковой момент выстрела. – Это полное имя или сокращение? Я никогда не спрашивала, ведь ты не очень-то часто с нами общалась, хотя, как я теперь понимаю, почти всегда была рядом. Незримо присутствовала, так сказать. Так что насчет имени? Эдилфрида? Я слышала, что оно произошло от мужского имени. Так, может, Этельдред? Олдред?

– А ты отчаянная штучка, – Одри отдала должное моей наигранной смелости. – Хорохоришься? Ну-ну.

– Нет-нет, штучка. – это ты. Никогда бы не подумала, что ты знаешь, как носить все эти мусульманские тряпки, я думала, что за мной ходит какая-то старая ведьма. Мне вообще казалось, что я все это придумала. Но потом ты меня чуть не сожгла заживо. Теперь-то я все поняла.

– Серьезно? – злобно усмехнулась Одри. – Ты все поняла? ВСЕ?

– Больше, чем ты думаешь, – сказала я.

– Просвети меня, если хочешь, – пожала она плечами. – Пока Николь сделает нам кофе. Пусть это будет последнее желание, а?

– Тогда мне с молоком, – заявила я. – Впрочем, ты и так знаешь, какой я предпочитаю кофе.

– Это верно. Мерзкое латте. – Одри перевела пистолет на Николь и слегка махнула им, показав на кухню. Николь шла медленно, делая каждый шаг с таким трудом, словно преодолевала расстояние в одну доску между пиратским кораблем и океанской бездной.

– Точно! – кивнула я. – Так что ты хочешь знать, Одри? Сколько тебе дадут за убийство? Я не юрист и не знаю точно. Может быть, тебя поджарят на электрическом стуле?

– Ты плохо образована, – улыбнулась Одри, краем глаза продолжая следить за Николь. Та трясущимися руками держала стеклянный кувшин, наливала воду, переливала ее в кофеварку. – Франция – цивилизованная страна, и смертной казни тут нет. Кроме того, я не собираюсь даже в тюрьме гнить. У меня, знаешь, что-то вроде лицензии на убийство, как у Джеймса Бонда. Мне все можно. И мне ничего не будет. Такие дела.

– Это не так, – сказала я, стараясь подладиться под тембр голоса Одри, под ее ритм. Где-то внутри меня плескалась ясная, холодная мысль: «Она не станет тебя слушать вечно. Тебе нужно что-то делать». Прыгнуть? Попытаться выхватить пистолет, как это постоянно делают герои фильмов? Спасти хотя бы Николь, ибо меня Одри точно успеет застрелить, будь она неладна. Тянуть время было сложно. Мысли пересыхали, как реки от засухи. Я знала, что нужно что-то говорить, что угодно. Николь включила машину, и кофеварка громко зажужжала, заставив всех нас троих подпрыгнуть. Нервы на пределе. И тут я допустила ошибку, сказав:

– Il sait tout. – И замолчала, запоздало осознав, что перепутала французские слова. Я смотрела на Одри, а по ее лицу вдруг прокатилось выражение такой паники, словно за моей спиной она вдруг увидела ураган или спираль убийственного торнадо.

– Что? – спросила она, но голос ее подломился от волнения, и звук вышел нечетким.

– Il sait tout, – повторила я уже намеренно, разделяя слова и расставляя ударение на каждом слове. – Il… sait… tout. Тебе от него не уйти. И, если только ты знаешь его достаточно хорошо, сама это понимаешь. Ты ведь понимаешь, да? Он отомстит за все, что ты сделала.

– Ты не можешь знать, ты ничего не знаешь! – Она испугалась резко, сильно, до дрожи в теле. Сумасшедшая, сумасшедшая, никаких сомнений – она оглянулась вокруг себя, и взгляд ее стал диким, звериным. Неизвестно, почему, но теперь она смотрела на меня как на призрак, как на ангела мщения, пришедшего, чтобы назвать час ее Страшного суда.

Неожиданно Одри закричала, а сама попятилась, отходя в глубь гостиной. Я пошла за ней, хотя внутренний голос в панике кричал, что нужно бежать. Нет, только не бежать. Бежать нельзя. Нельзя разворачиваться спиной, когда перед тобой хищник.

– Но ты же видишь – я тоже все знаю, Одри Шараф. Андре рассказал мне. Он знает абсолютно все. И про статью, и про поджег. И даже про Сережу. Тебе не спастись, – добавила я, стараясь придать своему выступлению максимальную убедительность. Одри вдруг затрясло, словно в лихорадке, и она вскинула пистолет. Все. Я доигралась. Ей теперь нечего терять, и сейчас она выстрелит. Ей все равно. Она только хочет разделаться со мной.

– Но… как? – жалобно спросила она, и в выражении ее лица промелькнуло что-то беззащитное, детское и в то же время безумное, что-то от маньяка. – Это невозможно! О господи, надо было действовать более предусмотрительно! – Одри отвернулась и принялась лихорадочно мотать головой в попытке – явно безуспешной – понять произошедшее. Она окончательно свихнулась – от страха. Внезапно Одри повернулась и бросилась ко мне. Она схватила меня за плечо одной рукой, а другую – с пистолетом – приставила к моему виску. И вдруг Одри принялась трясти меня, как набитую опилками куклу. Ее когти, как острые ножи, впились мне в плечо, и я закричала от боли. – Он убьет меня! Что же теперь делать, ты не понимаешь, чего ты натворила, идиотка? Зачем ты пришла сюда сегодня? Я тебя ненавижу, ненавижу!

Одри паниковала – и в этом было мое небольшое преимущество, во всяком случае, до того момента, пока эта чокнутая не нажмет на спусковой крючок. Дуло пистолета она с упоением вдавливала мне в кожу. Но мне вдруг стало все безразлично. Я устала бояться.

– Отпусти меня, ты, свихнувшаяся сука! – отчеканила я для разнообразия – на русском. Боль от впившихся в мои плечи когтей была ужасной, но она и отрезвляла, придавала силы. Звуки русской речи, кажется, загипнотизировали Одри. Она замерла на месте, сверля меня глазами. – Отпусти!

– Отпусти ее, наконец! – раздался голос из-за ее спины, и страшный удар кувшином по голове заставил Одри ослабить хватку. – Господи, прости! – Николь стояла и смотрела, как пошатнувшись, Одри сначала раскинула руки, а затем обернулась к кухне, одновременно приложив холодную рукоятку пистолета к месту удара. Я испугалась. Как она еще стоит на ногах? Что, если этого недостаточно, чтобы остановить ее? Но вот Одри сделала неуверенный шаг назад и споткнулась о край шелкового ковра, на котором стоял кроваво-красный диван, мой необитаемый остров.

Раздался выстрел, и тело Одри мешком рухнуло на пол. Выстрел в потолок был последним, что сделала Одри перед тем, как потерять сознание.

* * *

Когда приехала полиция, мы с Николь сидели на полу, обнявшись друг с другом, и рыдали. Неподалеку от нас, крича и брыкаясь, лежала связанная ненадежным бытовым скотчем невеста Марко, светская львица и совершенно чокнутая, больная на всю голову – для нас с Николь это было очевидно – Одри Шараф. Пистолет лежал в другой стороне комнаты. На полу валялся, засыпав паркет белым крошевом, кусок штукатурки, отстреленный Одри во время ее случайного выстрела.