Легенды Седого Маныча - Идиллия Дедусенко Страница 2

Над Манычем много чаек летает, но на хутор редко какая залетит, чуть покружится и возвращается в стаю. А то вдруг повадилась одна: солнце на закат — она тут как тут. Покружится с печальным криком над крайним домом, потом сядет на крышу и тихо так стонет: «Ки-ки-ки». Ну, словно девица плачет.

Приметили ее люди, потому что такой белой чайки еще не видели. Нигде ни подпалинки, ни серого перышка, вся чисто белая, словно невеста в подвенечном наряде. И стали сельчане меж собой шептаться:

— Не иначе, Ксенюшка это. Душа ее по погибшей любви плачет. Вон ведь ни на какой другой, а только на свой дом садится. Точно она!

И вспоминали девушку, которая жила когда-то в этом крайнем доме, красивую да веселую, певунью да хохотунью. Только как-то умолк веселый смех — богатый мужик Лытаев прислал к Ксении сватов, хотел женить на ней своего старшего сына. Мать с отцом уговаривали ее, просили о семье подумать — гляди, и им чего от богачей перепадет.

— Не пойду за него, — уперлась Ксения.

— Да чем плох парень? Высокий, кудрявый, кровь с молоком, — уговаривала ее мать.

— А мне с его кудрей воду не пить! — отвечала дочь. — Больно он характером крут.

— Так ведь зато богатство! — не отступала мать.

— Сегодня — богатый, а завтра — бедный, — стояла на своем Ксения. — Время смутное. Кому его богатство достанется, еще неизвестно. А не люб он мне.

Время и впрямь было смутное. Одни мужики ушли в Медвежинское, где формировались отряды Красной Армии, другие подались на Дон, к Корнилову, а иные здесь остались, выжидали, чем дело кончится. Лытаев своих сынов никуда не отдал: ему, дескать, любая власть хороша, лишь бы не трогала. Только врал, конечно. Ему такая власть нужна была, которая бы его богатство защитила. Бедняков он люто ненавидел. А против Ксении и вовсе злобу затаил: как посмела голытьба его сыну отказать?

Тут вскоре недалеко от села стрельба началась. Кто там с кем бился, издалека не понять. А поскольку у них в тот момент никакой власти не было, все по домам прятались и ждали, что дальше будет. К вечеру стрельба стихла. Уже темнеть стало, когда Ксения, подоив корову, вышла из сарая. И тут услышала за стенкой шорох, а потом и шепот: «Голубка, помоги!». Глядит — парень к стенке прислонился, еле на ногах держится, вся рубаха в крови. На голове шлем со звездой. Смекнула Ксения: видно, из тех, кто сегодня за околицей бился. Сделала знак, чтобы молчал, и повела в сарай. Там солому разгребла, уложила его. Дала молока попить и пошла в хату поискать ему чистую рубашку. Только как же от отца — матери скрыть? Ведь завтра утром увидят гостя. Чтобы ненароком крику не подняли, Ксения им все рассказала и предупредила:

— Если кому о нем скажете, всем нам худо будет.

И они молчали, пока тот боец у них в сарае жил. Ксения его выхаживала. Рана, видать, неглубокая была, быстро зажила. Тут бы ему и уйти. А он в Ксению-то и влюбись! И она как дурману наелась: только о нем и думает. Как-то под вечер приводит его в хату и говорит отцу — матери:

— Вот мой суженый, Василием зовут. Раз здесь власти нет, поедем мы в станицу венчаться.

Мать в слезы, отец с укорами:

— Ведь уйдет опять воевать, какой же это муж?

— Ждать буду, сколько б ни воевал! — заявила Ксения. — А не позволите — сама с ним уйду!

Делать нечего. Достала мать из сундука свою фату да платье подвенечное, приладила на Ксению. Наутро лошадь с телегой приготовили. Ксения венчальное на себя надела, вся от радости так и светится. И вдруг стрельба началась. Выскочили Ксения и суженый на крыльцо и видят: по дороге тачанка мчится, а в ней два человека сидят, отстреливаются от тех, кто за ними на лошадях гонится. Глянул Василий на Ксению: красивая, желанная, век бы с ней не расставался. Но как можно возле нее стоять, когда товарищи в беде?

— Прости, Ксенюшка, должен я товарищам помочь, — сказал и побежал к тачанке.

Тут одну лошадь, которая в тачанку была запряжена, пулей подкосило, вторая с перепугу на дыбы встала.

— Режьте постромки, бегите, я вас прикрою, — крикнул Василий, запрыгнул в тачанку и припал к пулемету.

Ксения на крыльце стоит и все это видит. Мечется, хочет к суженому бежать, да отец на пути стал, а мать за платье держит, не пускает.

Только вдруг умолк пулемет, ни одной пули не осталось. А белые уже на конях подскакали. Вынул тогда Василий саблю и приготовился к бою. А офицер кричит:

— Не стрелять, взять живым!

Василий спрыгнул с тачанки, махая саблей.

И вдруг раздался выстрел, Василий рухнул на землю.