Антидекамерон - Вениамин Кисилевский Страница 2

Ее полудетское очарование Дегтярев отметил сразу, но никакого мужского интереса к ней не испытал. Да и какой мог возникнуть интерес к этой пичужке у него, сорокалетнего отца двух девчонок, старшая из которых почти ровесницей ей была? Главным врачом он тогда еще не был, заведовал анестезионно-реанимационным больничным отделением, и первая мысль, когда увидел Лилю, была о том, что проблемы у нее будут с работой. Служба у них нерядовая, связана с постоянными стрессами и немалыми физическими нагрузками, порой такого предельного напряжения требует, что и мужику не всякому под силу. Сестер в отделении не хватало, большие сложности были с ночными дежурствами, обрадовался он, когда позвонили ему из отдела кадров, сказали, что пришлют сейчас выпускницу училища. Предпочел бы он, конечно, работницу с опытом, чтобы можно было сходу к делу приспособить, не возиться с ней. Выбирать, однако, не приходилось, и на том, как говорится, спасибо. Но все же трепыхнулась в нем мыслишка отправить эту былиночку-тростиночку назад в кадры, потерпеть еще, пока не сыщется кто-нибудь более подходящий.

– Ты хоть представляешь себе, чем здесь придется заниматься? – спросил у нее. – У нас день и ночь пахать нужно, не пофилонишь.

– Представляю, – дрогнула пушистыми ресницами. – Я сама сюда попросилась.

– Ну-ну, – хмыкнул Дегтярев. – Найди Анну Никитичну, это наша старшая сестра, пусть тобою займется.

К его приятному удивлению, оказалась Лиля хорошим работником. Понятливая была и внимательная, быстро обучалась. Более того, оказалась она неожиданно выносливой, без видимой усталости самые долгие и трудные операции выстаивала, никогда не жаловалась, и руки у нее были не крюки. Обладала она еще одним нужным, особо в их профессии ценящимся качеством – благотворно влияла на своих немощных подопечных. И не только мужского пола. Тяжелые послеоперационные больные, даже лишь недавно отошедшие от наркоза, старались улыбнуться ей, не стенать громко и не капризничать. Полгода не прошло, а Лев Михайлович предпочитал уже брать ее помощницей на сложные, непредсказуемые операции, знал, что во всем может на нее положиться, не проморгает она и не замешкается.

Но всего удивительней, что остальные сестры, ревниво следящие, чтобы шеф не уделял кому-то из них больше внимания, – так уж издавна повелось в любом замкнутом медицинском коллективе, где большинство составляют молодые и незакомплексованные женщины, – не покусывали юную негаданную фаворитку. Изощренно и будто бы добра ей желая, как умеют это лучше всех лукавые медички. Сестры в его отделении были почти все вполне еще амурного возраста и не одна из них не прочь была бы полюбезничать с моложавым симпатичным завом. Что показательно – и суровая, взыскательная старшая сестра Никитична, спуску никому не дававшая, благоволила к Лиле, не отрывалась на ней. А Льву Михайловичу, и он не скрывал этого, Лиля Оболенская в самом деле пришлась по сердцу. И как человек, и как сотрудница. Опекал ее, похваливал, даже изредка, в радужном настроении, называл доченькой. И, если откровенно, с удовольствием заимел бы такую славную дочь, светлую и улыбчивую, не в пример его собственным, с характерами очень непростыми. Но уж никак не видел в ней женщину, объект для ухаживания, обольщения. И это он внушил Лиле, что надобно ей расти, учиться дальше, не пренебрегать своими способностями и возможностями. Это благодаря ему стала она заочно учиться на биологическом факультете, обретать высшее образование.

Личная жизнь Лили его мало интересовала, хотя были все основания полагать, что мужским вниманием она не обделена. В том числе у мужской части врачебного персонала больницы, особенно хирургов. Когда он в операционный день прибывал с Лилей в хирургическое отделение для дачи наркоза, молодцы сразу оживлялись, острили, заигрывали с обворожительной сестричкой. Не однажды случалось видеть Льву Михайловичу, как провожал кто-нибудь Лилю утром на дежурство или встречал после работы. И совсем молоденькие ребята, и постарше. Особенно настойчив был один, крупный, смуглый, скуластый парень, частенько карауливший Лилю у больничных врат. Никогда Дегтярев не позволял себе подначивать ее по этому поводу, вообще касаться этой темы. Впрочем, насколько он мог судить, ни один из них не преуспел. К слову сказать, все Лилины ухажеры, которых случайно выпало Дегтяреву увидеть, ему не понравились. Лиля, на его взгляд, заслуживала лучшего.

Он, наверное, был последним в отделении, кто заметил, что Лиля к нему, по выражению афористичной Никитичны, неровно дышит. Примечал, конечно, и жалобные взгляды ее, и то, как розовеет она, когда обращается он к ней, как радуется, если берет ее с собой на операцию, но фривольного, личностного значения этому не придавал. Потому, прежде всего, что давно привык уже к кокетливому обхождению своих сестричек, к тому же, повторяясь, как женщина она для него не существовала, не из той она была оперы. Вскоре, однако, не замечать преобразившегося Лилиного отношения к нему сделалось невозможным, слепым и глухим надо быть. Это, Дегтярев не сомневался, было уже не просто уважение и почитание – нечто большее. Был он вполне зрелым и опытным мужиком, чтобы оставаться в неведении. И сие «нечто» очень его встревожило. Прочувствовал он, что не блажь это и не прописное увлечение девочки зрелым мужчиной, что сплошь и рядом случается, тем паче если объект этот – ее начальник. Верней, не просто начальник, тогда все было бы проще и объяснимей, а учитель, наставник. Непостижимый и вечный комплекс. Так вызревающие школьницы всем классом влюбляются в своих преподавателей, зачастую типов совсем заурядных.

Встревожился он потому, что ни к чему это было и не к добру, лишь всему во вред, прежде всего работе. И жаль было безоглядно втюрившуюся девчонку, несовременно, он давно уже пригляделся к ней, искреннюю, чистую. Этого только не хватало. Ему и ей. Началось, точней продолжилось это воскресной ночью, в их совместное дежурство. В гинекологию привезли пожилую женщину с сильным кровотечением, было принято решение пойти на оперативное вмешательство, Дегтярева позвали давать наркоз. Операция непредвиденно затянулась, наркоз шел трудно, в довершение ко всему была женщина тучная, с сердечным пороком и обломным кровяным давлением, намучились они с Лилей изрядно. Когда, к счастью, все успешно завершилось, вернулись они в свое отделение, решили взбодрить себя чайком. Лиля вызвалась сама все приготовить, вскоре заявилась к нему в кабинет с чашками и бутербродами. Было это в порядке вещей, ему и раньше доводилось чаевничать по ночам и с Лилей, и с другими дежурными сестрами, ни о каком посягательстве на субординацию тут и речи не было. Уселись за журнальный столик в углу, специально для таких целей Дегтяревым приспособленный, он сделал первый желанный глоток, истомно потянулся, сказал ей:

– Что, доченька, досталось нам сегодня?

Лиля как-то странно взглянула на него, заполыхала – она всегда краснела легко и быстро – и еле слышно произнесла:

– У меня к вам просьба, Лев Михайлович. Пожалуйста, не называйте меня доченькой.

– Тебе это неприятно? – вскинул он брови.

– Я не хочу быть вашей доченькой, – выделила последнее слово.

Он мгновенно уразумел, что ответ этот с двойным или даже тройным дном, попытался отшутиться: