Вечер, полный сюрпризов - Нина Харрингтон Страница 2

Несколько лет назад он бы так и сделал, потом пожиная плоды. Но сегодняшний вечер не для него, и он не позволит прессе одержать над ним верх. Он притворился, что внезапно потерял слух, и вежливо игнорировал вопросы. Но спокойствия ему это, конечно, не добавило.

Через девять минут он уже дошел до конца ковровой дорожки, улыбнулся толпе, ждущей момента, чтобы сфотографировать его на мобильный телефон. Тут пресса отвлеклась на очередной лимузин; Роб, не ожидая разрешения и не демонстрируя больше хорошего воспитания, повернулся спиной, быстро прошагал последние несколько сантиметров дорожки и вошел в спокойный мраморный вестибюль, где собрались специальные гости. Это было предварительное шоу, еще одна эксклюзивная возможность для художественных критиков восхититься работами, изучить их, не деля пространство с обычной публикой. Хорошая новость. Менее приятно, что это все те же критики, которые вцепились в его мать, как стая бешеных волков, когда она решилась участвовать в выставке в Торонто.

Тогда вышло скверно. Она визжала и кричала от нервного приступа на публике. Хуже того, ее измученное перепуганное лицо было запечатлено и растиражировано прессой. Вместо того чтобы оберегать хрупкий талант, ее обвинили в том, что своим изнеженным образом жизни она подает дурной пример молодым художникам. Правда, это было восемь лет назад. Другой мир. Другие лица. Другой подход к душевным болезням. Не так ли?

Роб довольно долго стоял у входа, потом взял бокал шампанского и уже собрался войти в круг медийных лиц, но заметил свое отражение в зеркальном отсвете какой-то инсталляции. На него смотрело мрачное темное лицо. Тяжелые брови, прищуренные глаза, подбородок, больше подходящий боксеру, а не покровителю искусств. Черт! Может, показалось.

Нельзя пугать критиков, не дав им шанса даже посмотреть работы. А большинство из них, кажется, наслаждается закусками и напитками.

Быстрый осмотр зала подтвердил: он в ловушке, хотя и есть выход через кухню. Только если… Да! Тут был один человек, который не тратил времени на листание каталогов и бесплатную выпивку перед банкетом, а действительно смотрел картины.

Милая блондинка. Поправка. Очень милая блондинка. Она сидела в одиночестве в дальнем конце галереи и не сводила глаз с произведения, висевшего перед ней.

Роб повернулся спиной к гостям, на ходу кивая знакомым, пересек галерею, еще раз взглянул на все двадцать две картины, которые знал наперечет.

Он мог рассказать критикам историю написания каждой из них, даже о каждом мазке. Где, когда и в каком настроении мать писала их. Сколько часов обсуждалось место и освещение. Сколько отчаяния было в ее стремлении довести каждую до совершенства, до безупречности. До идеала. Об отчаянии, которое охватывало ее, если они не отвечали ее стандартам. И сколько было радости, восторга и веселья, когда она бродила по пляжу в поисках более темной тени.

Однажды, когда он уехал на деловую встречу, она сожгла шесть его любимых полотен на жаровне для барбекю. И какая за этим последовала многонедельная депрессия.

А это уцелевшие картины. Как и та, которую рассматривает блондинка.

Роб вздохнул, надеясь, что хоть кто-то из критиков откликнется на сильные чувства, отразившиеся в этом полотне. Словно мать сейчас находилась здесь и рассказывала миру, как писала картину в тяжелое для себя время, когда депрессия накрыла ее особенно сильно и пришлось возвращаться в ненавистную больницу.

Это, вероятно, единственное произведение, которое он советовал оставить на ее вилле в Кармеле, в Калифорнии, слишком личное и глубокое, чтобы демонстрировать его миру. Слишком поздно. Оно уже здесь. Не самая большая, но самая интимная и самая откровенная картина из всей коллекции.

Но кто эта женщина, которая вот так сразу заметила ее? Роб несколько минут наблюдал за ней. Она явно не из критиков и не из стаи «гиен Торонто», несостоявшихся художников.

Прямые светлые волосы доходят до плеч, голубое платье без рукавов, длинная шея, удивительно мускулистая, а не исхудавшая, как у большинства художниц, которых он встречал ранее. И она действительно на удивление хороша собой. Из просвета в облаках забрезжил солнечный луч, осветивший кремовые стены и отразившийся на ее коже, которая засветилась и побледнела. Никакого тонального крема. Она правда бело-кремовая, как персик.

А руки? Она обхватила плечи, будто ей холодно. Конечно, в зале прохладно от кондиционера, но дело в другом. Она сосредоточилась на своих переживаниях. Полностью погрузилась в свои мысли. Взгляд устремлен на картину, будто это самый важный предмет в мире. Она замерла. Забыла об окружающем мире. Целиком захвачена картиной. Потому что поняла ее. Это ясно.

И впервые за день, даже за месяц, он почувствовал, как в груди лопнул небольшой пузырек радости, и захотелось улыбнуться по-настоящему. Осталось только узнать, как ее зовут и…

– Роб. Как я рад, что вам удалось сделать это.

Он прогнал раздражение, потому что это сам владелец галереи подошел пожать ему руку и, похлопывая по плечу, повел к входу – знакомиться с пришедшими журналистами. Роб бегло оглянулся на блондинку, она слегка отодвинулась в сторону и разговаривала по телефону.

Позже. Он сможет узнать об этой женщине позже.

Лотти Роузмаунт хихикала в микрофон мобильника:

– Как тебе не стыдно, Ди Флинн! Ты уверена, что Шон не будет возражать, если я воспользуюсь его отелем для сбора средств? Он и так делает мне большое одолжение.

– Не стоит паниковать, дорогая организаторша. Назовем это выгодой от наличия бойфренда, управляющего сетью гостиниц. Шон ждет, что ты пригласишь весь цвет Лондона и наполнишь его отель знаменитостями. Как только они увидят, насколько шикарна его новая гостиница, считай, работа сделана.

– О да, точно. Выгода? Ничего подобного. Милый Шон будет на седьмом небе, если ты сама попросишь его об этом. Ой нет. Но я тебе благодарна. Ты настоящая звезда! Спасибо, Ди. И удачи на чайных плантациях.

– Ладно, но если вы не будете так волноваться, юная мисс. Да, я слышу по твоему голосу. Не стоит волноваться, что три сотни человек соберутся субботним вечером. Они едва ли заметят, что Валенсия не в форме. Вот увидишь. – Голос Ди оборвался. – Извини, Лотти. Объявили мой рейс. Буду скучать. Но нам нужен чай! Пока, Лотти.

Лотти несколько секунд подержала телефон в руке, закрыла крышку и вздохнула.

Волнуется? Конечно, волнуется. Вообще дрожит от страха! Она была бы дурой, если бы не волновалась.

Что, если она не сможет собрать деньги? Столько творческих, талантливых людей нуждаются в помощи, чтобы начать воплощать свои мечты в жизнь. Стипендии для шеф-поваров, стремящихся повысить квалификацию, – только начало.

Жалко, Ди нужно ехать в Китай на этой неделе. Лотти так нужна ее моральная поддержка. Особенно когда знаменитая повариха, которую она хотела привлечь в качестве основного козыря, сегодня утром отказалась участвовать в сборе средств. Лотти потратила месяцы на уговоры и льстивые речи, прежде чем Валенсия Кагоне, шеф-повар со множеством наград, согласилась принять участие в вечере. Ясное дело, та осталась в Турине с семьей, потому что ее четырехлетние близнецы подхватили ветрянку, и теперь занята лечебными лосьонами и примочками. Недосуг ей думать о других поварах. Спасибо, Валенсия, моя бывшая начальница и наставница. Большое спасибо.