Победитель, или В плену любви - Элизабет Чедвик (Англия) Страница 2

— Но я же сосу не только кровь, правда? — бросила она провокационно, когда Харви откинул полог и вышел под мягкие струи весеннего дождя.

Из-за палаток, от ристалища доносился глухой топот копыт, ударяющих по влажному торфянику, и знакомый треск копий, бьющих в щиты, — рыцари занимались своим делом, готовясь к турниру, который открывался через два дня. Другие возились с оружием и доспехами: они непременно заржавеют в такую погоду, и придется весь вечер перед турниром их чистить и полировать. Харви давно уже избавился от подобного энтузиазма.

Первое, что он увидел, подходя к общему костру, был конь; его ребра уныло выпирали под слоем грязи. Харви поджал губы: такое состояние коня было само по себе тяжким обвинением владельцу. Рыцарь, который придерживал уздечку, встретил Харви красноречивым взглядом.

Харви свел брови, обошел теплую волну огня и встретился лицом к лицу с Александром.

Юноша был высок и строен, как молодая ива, и дрожал всем телом, явно не в силах совладать с дрожью. На плащ на его плечах из некогда хорошей, но теперь грязной и изношенной синей шерсти был наброшен — для тепла — кусок домотканого полотна и пришпилен костяной, лишенной орнамента пряжкой. Туника и шоссы были тонки и истрепаны; а башмаки, пожалуй, раз в десять хуже, чем у самого Харви.

Все это старший брат оценил одним взглядом, отметив и длинный кинжал на поясе парня.

Густые черные завитки плотно сбиты, но под ними Харви почувствовал продолговатую лепку черепов рода Монруа; лоб гладкий и смелый, с легким отпечатком юношеской мягкости. Прямые черные брови и глаза цвета темного меда — византийское наследство от матери, тонкие монашеские руки. Но больше ничего монашеского во внешности сегодняшнего Александра не наблюдалось.

— Приятный сюрприз! — легкомысленный тон Харви скрыл противоречивые эмоции, вспыхнувшие в рыцаре. — Но в самом ли деле я имею удовольствие лицезреть своего брата?

Юноша вскинул голову и выдавил хрипло:

— Я могу это доказать.

Он сунул руку под платок и плащ и вытянул шнурок, на котором висел небольшой греческой работы золотой крест с аметистовыми кабошонами.

— Это крест моей матери. Она привезла его из Константинополя и всегда носила на груди. Вы это знаете…

Харви прикоснулся к кресту, хранящему тепло груди брата, И заметил резкие багровые рубцы на запястьях Александра.

Золото мерцало в ладони Харви, весть о богатстве, куда большем, чем стоимость этой реликвии. Сам Александр — вот главное наследие, оставленное отцом и Византией, большее, чем какая-то драгоценность и экзотическая красота его матери.

— Вам и не надо ничего доказывать, я и так знаю, что мы — родная кровь, — сказал Харви бесцеремонно и возвратил реликвию, — спрячьте как положено и не спешите всем показывать. Людей грабят и убивают за меньшее.

Непослушными руками Александр завозился под одеждой, возвращая крест на грудь. Острый нежелательный укол нежности умерил гнев и раздражение Харви, и он спросил заметно мягче:

— Что ты делаешь здесь, парень? Для того, кто стремится стать монахом, у нас совсем неподходящее место.

Глаза юноши вспыхнули, подвижные губы искривились:

— Я никогда не стремился стать монахом! Меня отправили в монастырь против моей воли! А теперь я ушел и больше не собираюсь возвращаться. — Александр шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы. — Вместо этого я решил присоединиться к вам.

— Для чего? — спросил ошеломленно Харви.

— Хочу изучить воинскую науку, хочу стать рыцарем.

Кто-то засмеялся и торопливо скрыл смешок кашлем.

Лицо Харви помрачнело, а губы стали такими жесткими, что слова выдавливались с трудом.

— Мое пожарище — не предмет для учебы, — жестко сказал он. — Я наемник. Зарабатываю на кусок хлеба руками и зубами. И не могу себе позволить тащить обузу — необученного слабака с монастырскими навыками. Отправляйтесь к своей братии и ищите убежища там.

— А они вернут в лоно забитых служителей церкви — только сначала сами изобьют снова как следует… — парировал, сверкнув янтарем и топазом глаз, Александр. — Лучше уж голодать!

— А придется! — рыкнул Харви, но на самом деле его решимость угасла: в сознание врезались тревожные слова «изобьют снова» вкупе с отметинами от жестоких пут на запястьях брата.

Харви уже понимал, что не может оставить Александра в таком состоянии: парень не протянет и недели.

Дождь усилился — тяжелые, крупные и холодные капли разрубали туман. Рыцари прекратили скакать на ристалище. Знамена на вершинах палаток и шатров намокли и обвисли, теряя благородные цвета под ударами дождя.

Харви прочистил горло и сказал:

— Ладно, пока не пройдет дождь, спрячемся в палатке. Но не думайте, что я собираюсь возиться с вами…

Юноша вздохнул, попытался что-то сказать, но слово так и не последовало. Вместо этого глаза закатились, а колени подогнулись.

Быстрая реакция опытного вояки позволила Харви подхватить падающего брата прежде, чем тот ударился бы головой о треногу большого общего котла. Подхватил — и поразился, насколько тот легок: кожа да кости.

— Эй, Харви, вы превращаетесь в отменную няньку! — каркнул лысеющий с тяжелым животом рыцарь.

— Заткни пасть, Осгар, — огрызнулся Харви.

Рыцарь, который держал узду изнуренного коня Александра, поднял руку, привлекая внимание Харви, и спросил:

— Отвести его к остальным вашим коням?

— Делайте что хотите, Арнауд, — бросил Харви сквозь зубы. — Можете выехать на нем на очередном поединке!

Подгоняемый веселым смехом и безобидными оскорблениями, Харви взвалил Александра на плечо и понес к палатке.

Там Элис, которая раздобыла где-то метлу, размашисто разгоняла хлам и мусор по углам.

Харви бесцеремонно скомандовал:

— Отправляйся к старой Милдред и возьми флягу можжевеловки.

Потаскуха одарила его тяжелым взглядом, но молча прислонила метлу к столбу шатра и вышла.

Харви положил Александра, на подстилку и нахмурился. Что, Бога ради, дальше делать с этим парнем? Собственные тело и душу сохранить непросто, а тут еще такое бремя, зеленый юнец!

Элис возвратилась, принесла джин; огромный рог был почти до краев наполнен бесцветным крепким варевом. Понаблюдав, как Харви укрывает юношу одеялом, она спросила:

— И как вы собираетесь его напоить?

— Иисусе, ты, распутная девка, не соображаешь, что ли? Это же не для него! Не видишь что ли, что он без чувств! — заорал Харви, выхватил рог, хлебнул и задохнулся от огненной крепости напитка.

Элис подошла к ложу, где совсем недавно предавалась любви с Харви; теперь здесь лежало длинное тощее тело юноши. Он был по-прежнему бледен как смерть, глаза запали, острые ребра выпирали даже сквозь одеяло.