Чаровница - Кристина Брук Страница 2

Нарочито небрежная манера Лавинии больно кольнула Сесили в сердце. Смерть брата, сколько бы лет ни прошло с его кончины, оставалась для нее неизбывным горем.

Джонатан…

В воздухе повисла долгая томительная пауза.

– Дневник? – с усилием наконец выдавила Сесили.

Несмотря на то что она старалась выглядеть такой же равнодушной и легкомысленной, как Лавиния, легкая, но заметная хрипота в голосе выдавала ее волнение.

Джонатан, брат, самый любимый и самый дорогой человек на свете…

Когда несколько лет назад Сесили поинтересовалась судьбой личных бумаг брата, Лавиния ответила, что все сожгла. Как это было в духе Лавинии – лгать всегда и всем. После смерти Джонатана мир Сесили рухнул. Ушел последний из близких ей людей. Все, что она считала своим в течение одиннадцати лет, вдруг стало принадлежать Бертраму и Лавинии.

Став новоиспеченной графиней, Лавиния наложила свою жадную лапу на все, что раньше принадлежало Сесили, и даже драгоценности, перешедшие к Сесили от матери, она считала своими.

– Вот я и подумала, – как бы на что-то намекая, сказала Лавиния, не сводя синих глаз с ожерелья, – наверное, для тебя он представляет какой-то интерес. Тебе ведь хочется его посмотреть, не так ли?

Сесили сразу все поняла. Невольно она прикоснулась ладонью к круглым, таким теплым и родным жемчужинам, закрывая их от завистливых глаз Лавинии.

На мгновение Сесили возмутилась от мысли, что ее украшение будет носить кузина. Каким бы дорогим и изящным ни был жемчуг, для нее важнее было другое – его носила мать, этот жемчуг впитал теплоту материнской кожи и сердца. Каждый раз надевая его, Сесили казалось, что мама с ней рядом, она как будто чувствовала материнскую доброту и заботу.

Что за сентиментальность?! Романтические мечтания, и только. Как можно предаваться подобной чепухе, когда она может заполучить прямо сейчас дневник Джонатана?

– Как это любезно с твоей стороны, кузина, – как можно спокойнее сказала Сесили. – Покажи мне его, пожалуйста, если он у тебя под рукой.

Было ясно, в чем заключался интерес Лавинии, – наступал момент торга.

Лавиния надула губки и прищурилась:

– С какой стати мне идти тебе навстречу, если ты не хочешь оказать мне даже пустяковую услугу.

Рисковать своей собственной репутацией ради репутации Лавинии – с точки зрения Сесили, вовсе не было пустяшной любезностью. Впрочем, не стоило обращаться к гадалке, чтобы узнать, чем закончится их беседа. Сесили судорожно принялась искать что-нибудь такое, что могло бы заменить жемчужное ожерелье. Кроме того, не стоило забывать о капризности и взбалмошности Лавинии. Когда что-то было не по ней, она в приступе истерики могла натворить все, что угодно. Например, не моргнув глазом, сжечь дневник Джонатана.

Во рту Сесили пересохло так, что она с трудом выдавила из себя:

– Если… если я одолжу тебе ожерелье на один вечер?

Лавиния задумалась.

– Заманчиво, м-м, очень заманчиво. Но почему только на один вечер? По-моему, одного вечера явно маловато.

Сесили облизнула губы. Неужели Лавиния хочет заполучить жемчуг надолго, если не навсегда? Но она никак не могла отдать ожерелье. Ее горничная, имевшая доступ к шкатулке с драгоценностями, скоро бы заметила его отсутствие. Как только слух о пропаже дошел бы до ушей герцога, поднялась бы ужасная шумиха.

– Ладно, – неохотно проговорила Сесили, – ты можешь пользоваться им до твоего возвращения в Лондон.

А ей придется придумать на всякий случай правдоподобную историю, объясняющую отсутствие ожерелья.

Лавиния никогда не умела ни скрывать, ни сдерживать свои эмоции. Жадность и холодный расчет отразились на ее лице так же отчетливо, как ее отражение в зеркале.

Сесили с трепетом ожидала дальнейшего торга, но тут Лавиния тряхнула в знак согласия головой.

– Хорошо. Можешь отдать его мне прямо сейчас? Ты не против, если я надену его сегодня вечером?

Сесили, обладавшую чувством прекрасного, передернуло от отвращения: неужели ее чудесный розовый жемчуг будет соседствовать с кричащим зеленым платьем Лавинии? Тем не менее она немедленно расстегнула замочек сзади на шее из страха, как бы Лавиния не потребовала еще что-нибудь. С какой неохотой, с какой внутренней болью она отдавала материнское ожерелье, и кому – жене ее кузена, совершенно чужой женщине! Но ради Джонатана, ради того, чтобы раскрыть тайну его смерти, Сесили была готова заплатить и не такую цену.

Жемчуг, как казалось Сесили, издавал немой крик, не желая переходить в чужие руки. Зайдя за спину Лавинии, Сесили замерла на мгновение, собираясь с духом. Встав на цыпочки – Лавиния была выше ростом, – она приподняла растрепанные локоны кузины, надела ожерелье на молочного цвета шею и защелкнула замочек. Жемчуг чуть соскользнул вниз, занимая привычное положение. Лавиния вся расцвела от удовольствия, как будто Сесили надела на нее не ожерелье, а королевскую корону. Не в силах смотреть на прихорашивавшуюся перед зеркалом кузину, Сесили с мрачным видом произнесла:

– Дневник. Прямо сейчас, пожалуйста.

– Ах да, конечно, – прощебетала Лавиния и потрясла указательным пальцем. – Отвернись.

Сесили закатила глаза. Потайное место, о боже, оно оставалось потайным только для Лавинии. Сесили прекрасно знала, где оно находится, случайно открыв его, будучи девочкой-подростком. Но за прошедшие годы вряд ли что-нибудь изменилось, у Лавинии напрочь отсутствовало воображение, вряд ли она придумала что-нибудь новенькое.

Тем не менее Сесили послушно отвернулась, прислушиваясь к тому шуму, который издавала суетившаяся Лавиния.

Ожидание затягивалось, терпение Сесили было почти на исходе, когда Лавиния наконец-то принесла дневник. Едва ли не бросив его на стол перед Сесили, она опять принялась любоваться на себя и на ожерелье в зеркале.

Дрожащими руками Сесили прижала дневник брата к груди. Она гладила кончиками пальцев кожаный переплет, а сердце щемило от грусти. Внезапно у нее возникла мысль: если Лавиния нашла дневник, то вполне вероятно, что и какие-нибудь другие бумаги брата, забытые, никому не нужные, лежат в пыли и забвении где-нибудь на чердаке или в другом дальнем углу. Раньше она думала, что Бертрам и Лавиния, присвоив себе все ценное, все остальное и ненужное просто сожгли, выбросили или продали. Но теперь Сесили вдруг стало ясно, что все далеко не так просто, как ей представлялось. У нее перехватило дыхание, как только она вспомнила о своем последнем письме к Джонатану.

– А ты случайно не знаешь, что случилось с бумагами моего брата? – осторожно спросила Сесили. – Мне бы хотелось вернуть мои письма к нему.

Если бы Лавиния знала, как кузине хотелось заполучить обратно одно свое письмо, то, конечно, сохранила бы его. Стараясь выглядеть как можно беззаботнее, Сесили сказала:

– Может, ты нашла еще какие-нибудь бумаги вместе с дневником?