Сладкое безумие - Ширл Хенке Страница 2

– Эта «никто» – самая гостеприимная хозяйка и любимица нации. Тебе никогда не занять ее места, – отрезал Шелби.

– И все потому, что ты согласен, переодевшись в лохмотья, будто преступник, рыскать повсюду и выполнять всю грязную работу – сначала для Джефферсона, а теперь для Мэдисона, причем все почести достаются им.

– Позволь напомнить, что путь президента не усыпан розами и проблем у него хватает. Я могу принести своей стране наибольшую пользу, если буду делать то, что у меня лучше всего получается. Дискутировать на эту тему я не намерен. Вопрос закрыт, Тиш.

Он с трудом сдерживал гнев, глаза его сверкали недобрым огнем. Почувствовав, что в любую минуту Шелби может взорваться, Летиция решила поменять тактику. Кокетливо взмахнув пушистыми ресницами, она прильнула к мужу, нежно обняла и поцеловала в шею.

– Давай не будем ссориться в твой первый вечер дома, милый. Прости, я была не права и зря вспылила. – Она прижалась к нему полной грудью, затем отвернулась и начала торопливо расстегивать длинный ряд пуговиц на платье. – Запри дверь гостиной, Сэмюэль, – глухо попросила она. – Мы слишком долго не были вместе по-настоящему.

– Нет, Тиш, это не поможет. – Он отодвинулся от жены и перевел взгляд на открывавшуюся за высоким окном унылую панораму «столицы дикости», как прозвали Вашингтон европейские острословы. В заболоченной низине, заросшей густой травой и кустами бузины, вкривь и вкось стояли двух– и трехэтажные кирпичные дома. Рваными ранами выглядели площадки для новых построек, утыканные свежими пнями, грубыми и неотесанными, как и сам город.

Тиш проследила за взглядом мужа и сразу выделила из всех зданий Конгресс, возвышавшийся на северном берегу Потомака. Из окон на противоположной стороне дома открывался вид на резиденцию президента из бледно-желтого камня. Именно эта желанная цель стояла перед мысленным взором Тиш, когда она вскочила на ноги, повела плечами и позволила платью соскользнуть на пол.

– Я все время думала о тебе, Сэмюэль… и очень по тебе соскучилась, дорогой, – проговорила она льстивым голосом и потянула мужа за руку, чтобы развернуть лицом к себе. На ней был кружевной французский корсет, подпиравший роскошную грудь, представшую перед супругом во всем своем великолепии. Сквозь прозрачный розовый шелк лифа проглядывали твердые соски.

Сэмюэль тоже встал и удивленно уставился на жену, которая принялась расстегивать пуговицы на его мундире.

– Ты не перестаешь меня поражать, – насмешливо заметил он. – В день моего отъезда во Флориду ты устроила дикую сцену, орала, как уличная торговка, и проклинала меня. Тогда ты желала только моей смерти и молила бога, чтобы индейцы сняли с меня скальп либо чтобы англичане поставили меня к стенке и расстреляли. Два года ты не пускала меня в свою постель, а сейчас пытаешься соблазнить, словно ничего не случилось. С чего это тебе понадобилось играть роль любящей жены?

– Что бы между нами ни происходило, в постели тебе со мной всегда было хорошо, Сэмюэль, – нисколько не смущенная, возразила, капризно надув губки, Тиш.

– Ты права, Тиш, – усмехнувшись, признался в собственной слабости Шелби. – Но рано или поздно мужчина обязан начать работать головой, а не только тем местом, что между ног.

– Очень грубо и вульгарно, Сэмюэль, – парировала Тиш, внезапно вернувшаяся к роли горделивой виргинской красавицы, что было непросто для дамы, застывшей в полураздетом виде у окна гостиной.

– Нам следует серьезно поговорить… о самом главном. Посему советую тебе снова облачиться в твое изумительное платье и присесть, а я наполню бокалы. Думаю, нам обоим не помешает добрый глоток бренди.

Откинувшись на спинку сиденья коляски, обитого коричневым бархатом, Оливия Сент-Этьен лениво прислушивалась к перестуку колес по выбоинам грунтовой дороги, которая вела к усадьбе Фелпсов, расположенной в нескольких милях к югу от столицы на крутом берегу Потомака. Голос дядюшки Эмори монотонно бубнил о том, что на балу у Фелпсов наверняка будет множество завидных женихов. Он перечислял их владения, связи в высшем обществе, подчеркивал политический вес и влияние, а иногда даже молодость либо привлекательную внешность потенциального жениха.

– Знаешь, дорогая, мне кажется, что ты меня не слушаешь, – неожиданно прервал себя на полуслове Эмори Вескотт, и в его голосе прорвалось раздражение.

– Что вы, дядюшка, я вся внимание, – запротестовала Оливия, хотя на самом деле давно уже не слушала своего спутника, которого называла дядей, хотя он не приходился ей родственником, а был всего лишь опекуном, богатым покровителем и в прошлом – другом ее родителей.

– Я втолковывал тебе, что на сборище у Фелпсов сегодня будет Ройял Бертон, один из самых богатых торговцев в Бостоне и убежденный федералист. Недавно минул год, как он потерял свою дорогую жену Кределию. Теперь срок траура истек. Он весьма привлекательный мужчина.

– Я постараюсь произвести самое благоприятное впечатление на мистера Бертона, дядюшка. Обещаю, – послушно откликнулась Оливия, расправляя складки нового шелкового платья изумрудного цвета.

– Говоришь, самое благоприятное? – недоверчиво хмыкнул Эмори. – И только-то? Выходит, опять будешь холодна, вежлива и сыграешь недотрогу? Твое поведение кого угодно может свести с ума. На скачках ты настоящий бесенок, но, едва рядом появляется возможный жених, моментально превращаешься в истинную леди.

– Поверьте, дядя Эмори, я бесконечно вам благодарна и всегда буду помнить, как вы обо мне заботились после смерти моих родителей. Не представляю, что бы со мной было, если бы вы не пришли мне на помощь.

– Но ты совсем меня не слушаешься и не желаешь выходить замуж. Кого бы я тебе ни представил, все не по нраву. Не подходят, видите ли, лучшие из лучших, а ведь это цвет нации, собравшийся в столице.

– Значит, именно поэтому вы настояли, чтобы я снова поехала с вами в столицу? – полюбопытствовала она и не без лукавства добавила: – Или все же из-за скачек в Элмсе?

– Не пытайся увести разговор в сторону. Цыганочка в любом случае придет к финишу первой, с тобой или без тебя, – пробурчал Эмори.

Лошади тем временем вынесли коляску на подъездную дорожку особняка Фелпсов.

Рейберн Фелпс был самым богатым плантатором в Виргинии, и на его финансовом положении не сказался запрет на торговлю с Европой, введенный недавно Соединенными Штатами, от чего серьезно пострадали его соседи. В Вашингтоне ходили слухи, будто Фелпс вступил в тайный союз с англичанами и занимается контрабандой хлопка под защитой британского флота. Оливия не раз задавалась вопросом, поддерживает ли ее опекун деловые связи с плантатором, но ответа пока не нашла. По правде говоря, она не имела ни малейшего представления о финансовых операциях Эмори, если не считать того, что он играл на скачках. Это приносило немалый доход, но вряд ли могло объяснить, каким путем он сколотил огромное состояние.

Подбежавший слуга помог гостям выйти из коляски. Неспешно ступив на землю, Эмори одернул атласный жилет на располневшей талии и осмотрелся. Он выглядел весьма внушительно с аккуратно подстриженной бородкой и пышной копной седых волос, но его отличительной чертой были пронзительные серые глаза, неизменно дававшие точную оценку окружающим. Перед тем как предложить Оливии руку, он окинул ее взглядом и, видимо, остался доволен. Они медленно прошествовали по каменным плитам двора и поднялись по мраморным ступеням на широкое парадное крыльцо, украшенное рядом деревянных колонн, которые вздымались в высоту на двадцать футов; рядом с ними люди казались карликами.