В сетях любви - Сесилия Грант Страница 2

Март 1816 года

Трое из куртизанок были красавицами. Его же взгляд, естественно, остановился на четвертой. Давнюю привычку не изжить, как бы ни менялась жизнь.

Уилл облокотился на стол и подпер голову ладонью. Эта беззаботная поза свидетельствовала о его полной уверенности в своей роли и позволяла краем глаза следить за понтером напротив и хорошо видеть дам. Последних он разглядывал просто так, без всякого умысла. Он пришел в это заведение с определенной целью, перед ним стоит серьезная задача, и куртизанки не имели к этой задаче никакого отношения.

Однако любой человек имеет право смотреть по сторонам. Слегка вытянуть шею, время от времени поглядывать на одну из дам — и вот из кусочков собирается полная картина. Он наблюдал за ними весь вечер, пока они играли в карты, сидя за столом примерно в пятнадцати футах от больших столов джентльменов. И хотя все они — в том числе искусительница с блестящими волосами цвета красного дерева и грациозная и хрупкая, как хрусталь, блондинка — радовали глаз, только одной удалось привлечь к себе его внимание.

И вот сейчас он наблюдал за ней. Ее глаза смотрели на карты, которые она изящными пальчиками разворачивала перед собой веером после сдачи. Не красавица, нет. Можно сказать, миловидна. Любой молодой человек был бы рад иметь такой орлиный нос и такие изогнутые брови.

Она изучила свои карты, но не переместила ни одну из них, хотя играли в вист, и три ее партнерши уже переложили свои карты так, как им было удобно. Она посмотрела на ту, что сидела напротив. Серовато-голубые глаза, ничего не выражающие. Имей она все козыри, никто бы об этом не догадался.

— Там ловить нечего, Блэкшир. — Слова долетели в облаке табачного дыма, едва слышные в шуме разговоров за другими столами. — К ним уже стоит очередь. — Лорд Каткарт, разглядывая карты, передвинул трубку из одного угла рта в другой. В поле его зрения на мгновение попали, дама и десятка. Удаче действительно нравится кидаться в объятия богатым.

— Даже если бы они были свободны, я бы все равно не стал ничего ловить. С такими, как они, младшему сыну без состояния ничего не светит, — так же тихо сказал Уилл. У него на руках были пики, и он, приподняв уголок, взглянул на сданную карту. Семерка треф.

— Ну, не знаю. — Виконт слегка повернул к нему красивое лицо. — Младший сын, который только что продал свое офицерское звание, может устремлять свои взоры гораздо дальше жадной до редких приключений вдовушки.

— Вдовы меня вполне устраивают. У них нет торгашеских замашек, не надо беспокоиться, что соблазнил благородную даму, которая теперь сожалеет о содеянном.

Слова звучали вяло и фальшиво. Мнение, оставшееся от прежней жизни, было таким давним, что уже попахивало гнилью. Он головой указал на столик, за которым сидели куртизанки. — Как бы то ни было, твои райские птички слишком роскошны для моего темперамента.

— Ха, готов спорить, что у твоего темперамента свое мнение на этот счет. Взять хотя бы ту крошку с острым подбородком и «греческим узлом». Стик, — сообщил он всем понтерам, когда до него дошла очередь.

— Сплит, — сказал Уилл и перевернул свою семерку. Его пульс участился, но это не имело никакого отношения ни к той «крошке», о которой упомянул Каткарт, ни к какой-либо другой. Он продвинул вторую карту вперед и сосредоточил все свое внимание на двух новых картах.

Восьмерка увеличила один хенд до пятнадцати. Хороший шанс остаться ни с чем на третьей карте, и мало шансов обыграть банкомета, если он остается в игре. Второй хенд был лучше: туз давал возможность набрать восемнадцать, а также искушал возможностью сыграть на пяти картах, если он будет считать туза за единицу, а не за одиннадцать и если ему повезет с тремя следующими картами.

Так какова вероятность? Двадцать один минус восемь — получается тринадцать. Сколько комбинаций из трех карт дают тринадцать или меньше? Если в игре сто четыре карты… восемь тузов, восемь двоек и так далее, а за столом еще одиннадцать человек, у которых есть некоторые из этих карт… черт, надо было лучше слушать на занятиях по математике. Хорошо же он «отблагодарил» отца, да упокоит Господь душу старика, за то, что тот дал ему возможность получить образование в Кембридже.

— Покупаю на обоих хендах. — Еще двадцати фунтов как не бывало. Лучше изображать беспечность в начале вечера, когда ставки малы. А благоразумие подождет еще несколько часов, когда большинство захмелеет и будет ставить суммы, о которых утром пожалеет.

Новые карты упали на стол, и он приподнял их уголки. Пятерка и тройка. Двадцать и двадцать одно. Или двадцать и одиннадцать. И если считать как одиннадцать, то для двойного выигрыша на пяти картах ему нужно набрать десять очков и прикупить две карты.

Он постучал затянутым в перчатку пальцем по уголку одной карты. Неужели он действительно подумывает о том, чтобы купить еще одну карту, когда у него на руках двадцать одно очко?! Он здесь впервые, не просидел за столом и двух часов, а уже изо всех сил испытывает фортуну.

И что тут необычного? Он хорошо знает, что она может выкинуть. И по сравнению с этим потеря тридцати фунтов — ничто.

— Еще одну сюда. — Он выложил банкноту перед своим вторым хендом.

Валет червей усмехнулся Уиллу, когда он поднял новую карту и испытал тихое облегчение. Узлы, затянувшиеся где-то внутри его, распустились. Не будет выигрыша на пяти картах, но и не будет расплаты за его беспечность. Если у банкомета на руках не окажется двадцать одно очко, можно утверждать, что у него как минимум один выигрышный хенд. А может, и два.

— Стик, — сказал он. Игра переместилась влево от него, и он опять подпер голову ладонью.

Пока он наблюдал, дамы разыграли подряд две взятки на трефах, причем та, которая с острым подбородком, уверенными движениями клала на стол карты, которые так и не переложила в руке после сдачи.

Пусть Каткарт подтрунивает, если ему так нравится. Эта крошка дает пищу для мужского ума. Красивые женщины вывешивают свою привлекательность, как выстиранное белье, и оно начинает хлопать на ветру, привлекая всеобщее внимание. Та же женщина, которая не выставляет все напоказ, которая носит свои достоинства, как шелковое нижнее белье на голом теле, и искушает мужчину добраться до них, — такая женщина всегда будет заставлять работать мужское воображение. Даже если у него не хватит денег на то, чтобы дать поработать не только своему воображению, но и телу. Уилл вздохнул.