Мой нежный варвар - Джудит Френч Страница 2

Яд был слишком сильным.

Готовя яд, он опасался, что доза окажется чересчур большой, однако ставки были высоки. Командующий Македонии, Кассандр, приказал умертвить пленницу, а Птолемей, фараон Египта и правитель Кипра, хозяин величайшего в мире флота, потребовал, чтобы он доставил узницу в Александрию живой и невредимой. Старинный рецепт яда славился тем, что погружал человека в глубокий сон, чтобы враги приняли его за труп… Но финикиец никогда прежде не пробовал этот яд ни на животных, ни на людях, тем более женщинах.

Он окунул губку в чашу с разбавленным водой уксусом, выжал ее и стер бисеринки пота со лба женщины. Ее кожа была такой светлой, что казалось, будто лучи солнца никогда не касались этого белоснежного лба, но он не мог сказать, было это признаком приближающейся смерти или же естественным цветом ее лица. Он нагнулся к женщине так близко, что его губы коснулись ее уха.

— Не умирайте, госпожа, — сказал он. — Живите дальше, чтобы попробовать вино Египта… чтобы детский смех радовал ваш слух. Живите…

Она не была девственницей, не была и в расцвете красоты. Но она была еще молода, ей было не больше двадцати пяти лет… и она родила ребенка. Ни возраст, ни солнце не оставили на ее лице следов, а великолепная копна волос была медно-золотого оттенка заката на западном море.

У женщины были высокие, резко очерченные скулы; черные брови змеились над окаймленными длинными густыми ресницами миндалевидными глазами цвета корицы, в которых словно блестели крупинки золота. В горле у него пересохло, когда он рассматривал ее нежный рот… Эти губы были такой безупречной формы, что за одно прикосновение к ним можно было отдать жизнь.

Ее тело…

Пот струился по его лицу. Он сглотнул, пытаясь избавиться от комка в горле, стараясь подавить в себе желание, от которого пламенем зажглась кровь и напряглось тело. Он покраснел от стыда. Разве он не учился оставлять в стороне эмоции, чтобы помогать больным и немощным? Эта женщина при смерти. Разве может врач пасть так низко, чтобы позволить плоти затмить разум?

Но соблазнительные линии ее красивой груди и бедер, шелковистая кожа и притягательность густых блестящих золотистых волос были слишком реальны. Ее ноги были длинными и красивыми… ее икры…

Врач поднялся, закрыл глаза и глубоко вдохнул резкий аромат моря и запахи корабля. Знакомые звуки — скрип деревянной обшивки судна, сдавленные стоны гребцов, хлопанье развевающихся на ветру парусов — напомнили ему, почему и зачем он здесь. Осенив себя знамением богини Ашеры и попросив ее защиты, он отошел от женщины, гадая, уж не волшебница ли она, околдовавшая его своими чарами. Бормоча проклятия, он поднялся по лестнице на растрескавшуюся палубу, где соленые брызги и ветер изгнали наваждение из его головы.

Она беспокойно металась на циновке, охваченная вихрем кошмаров и воспоминаний. То она видела золотоволосого человека, который вдруг исчез во мраке и его голос поглотило рычание леопарда. Потом перед ней возник человек с резкими чертами лица и свирепыми, как у тигра, глазами. Ветер и снег осаждали скалистую гору, затем их сменили дикие заросли джунглей, в свою очередь уступив место пустыне, сжигаемой безжалостным солнцем, по которой пробирались суровые солдаты, увязавшие по колено в песке. Она пыталась закричать, но губы потрескались, а горло пересохло, как речное русло. Она не находила в себе сил, чтобы убежать, не могла даже поднять голову. Ее руки, силы которых когда-то хватало, чтобы удержать поводья поднимающегося на дыбы скакуна, сейчас были вялы и неподвижны.

Только ее веки приподнимались при виде приближающихся тысяч копыт и окровавленных мечей… при виде возвышающихся стен города, которые затем рассыпались в прах, уносимые ветром. И всегда возвращался тот золотоволосый человек, поднимал ее сильными руками, шептал на ухо сладкие речи. Она стонала, сражалась за каждый вздох, полная решимости победить, чувствуя, как холодная тьма вечного забвения ждет, чтобы поглотить ее.

— Пойдем, — шептал он. — Возьми меня за руку и иди со мной. Подальше от этой боли и темноты.

Боль наполнила ее голову, погрузила в хаос, затянула в трясину, где она захлебывалась от грязи, где корни опутывали ее. Она боролась, чтобы вдохнуть, ловила ртом воздух и беззвучно кричала. Вдруг возникла искорка света и расширилась, превратившись в целый мир, состоявший из яркого голубого неба и зеленого согдианского луга. Она вдыхала сладкий аромат диких цветов, смотрела на их яркие красные и желтые лепестки, слышала звонкое пение птиц. Вдали, на другом конце равнины, гарцевал на великолепном вороном коне золотоволосый наездник. Он подъезжал все ближе и ближе, ветер ласково трепал его блестящие волосы, играл черными, как смоль, хвостом и гривой коня.

Золотоволосый человек поманил ее:

— Пора.

Ее наполнила сила, и, когда она потянулась к нему, рука, еще секунду назад такая слабая, легко поднялась.

— Верь мне, — произнес он.

— Нет!

Кайан сел и отбросил одеяло из волчьих шкур. Все было так реально. Она как будто была здесь. Ее аромат все еще витал в воздухе. Шепча проклятия, он не одеваясь встал с кровати и открыл массивные деревянные ставни. Холодный лунный свет наполнил комнату.

По каменному полу коридора раздались шаги. Дверь с шумом открылась, и появился слуга, державший в одной руке фонарь, а в другой меч.

— Принц, мне послышалось…

— Ничего тебе не послышалось!

— Но я…

Кайан сдержал сжатый для удара кулак.

— Оставь меня в покое!

Пробормотав извинения, слуга выскочил из комнаты. Кайан вернулся к открытому окну, не обращая внимания на холодный ветер, обдувавший его влажную от пота кожу и волосы.

Его глаза резало от бессонницы, в животе урчало. Неужели боль никогда не отступит? Неужели ему придется жить в мучениях, заполняя часы и дни бессмысленной надеждой услышать ее легкие шаги… увидеть ее лицо? Будет ли она являться ему во сне? Или же, изгнав ее из своего сердца, он обречен на вечное одиночество?

Если бы только он мог запоминать свои сны! То, что ему снилась она… только она, — это он хорошо знал. Он все еще чувствовал ее тело, ощущал вкус ее поцелуя, слышал ее смех. Может, она пришла сказать, что она в безопасности на небесах, в убежище бога Ормазда? Или же томится в неволе в царстве злого бога Абримана?

Он бил кулаком по камню, пока из израненной руки не потекла кровь, но не добился этим ничего, кроме осознания того, что оказался глупцом и на этот раз.

— Клянусь Зороастром, неужели я такой трус?

Не проронив ни слезинки, Кайан повернулся и схватил первую попавшуюся под руку одежду. Он натянул замшевые лосины, надел высокие сапоги из мягкой кожи и, на ходу застегивая пояс для меча, вышел из спальни. Он спустился по широкой винтовой лестнице на нижний этаж, прошел мимо караульных отрядов и направился по длинной галерее к закрытой части замка. Там Кайан остановился, чтобы сказать несколько слов часовым, и последовал дальше в конец коридора.