Он – мой лёд - Татьяна Минаева Страница 2

Она ответила мне одним лишь взглядом, без лишних, ненужных слов. На два года младше меня, она была весёлой, жизнерадостной и в то же время не по годам мудрой. Что она могла ответить мне? Как и Паша, она читала одно из недавно вышедших интервью моей матери, где та заявила, что у неё больше нет дочери.

Совсем скоро… Совсем скоро я увижу её. И Тимура. Я очень надеялась, что мой страх перед ним ушел в небытие и никак не повлияет на выступление. Потому что он и так сломал во мне слишком многое, слишком многое отобрал. Большего позволить ему я просто не имела права.

- Ольк, - мы уже легли спать и выключили свет, когда вдруг послышался встревоженный голос Машки.

- А?

- Завтра едем в Россию и… я так переживаю! А что, если я завалю выступления и не попаду на чемпионат Европы?

- Завалишь - поедешь на следующий год, - после недолгого молчания отозвалась я, вынырнув из опять некстати нахлынувших воспоминаний.

Ещё несколько дней назад мне казалось, что я готова к этой поездке, к предстоящим встречам, а теперь вдруг поняла, что нет.

Что придёт в голову Тимуру, когда мы снова окажемся рядом? Как я могу быть готова к тому, о чём даже представления не имею?!

Вздохнув, я перевернулась на живот. И без того не идущий сон рассеялся окончательно.

- Да и вообще, Маш, что за пессимизм? Не верю, что это говорит мне Мария Анохина! – поддразнила её, пытаясь хоть как-то встряхнуть нас обеих. - Та, что всегда уверена в себе и не отступает ни при каких обстоятельствах! Куда она подевалась?

- Она уехала в отпуск, - невесело хмыкнула подруга и призналась: - Меня колотить начинает при одной мысли, что я реально могу поехать на чемпионат Европы!

- Мне бы твои переживания, - снова вздохнула и подмяла под себя подушку, в темноте пытаясь разглядеть силуэт Маши. - У меня другие страхи. Увижусь с Богдановым и… Не знаю, что будет. Как бы ни накрыло меня, - теперь невесело усмехнулась уже я. - Впервые нам придется соперничать друг с другом на соревнованиях.

Анохина молчала. Привыкнув к темноте, я начала различать контуры мебели, неясные детали комнаты. С улицы раздался резкий звук автомобильного гудка, затем вновь повисла тишина.  Поняв, что не усну, я присела и, подобрав ноги, обвила их руками.

- Знаешь, - заговорила снова, - весь этот год я пыталась понять его. Пыталась понять, что двигало им эти годы. Два года, Маш. Два года мы катались вместе. Это ведь не две недели и не два месяца…

Неожиданно для самой себя я поняла, что впервые говорю о наших с Тимуром отношениях настолько откровенно. Только откровенность эта не осталась бесследной для меня же самой – горло неожиданно сдавило, к глазам подступили незаметные в темноте, но хорошо слышащиеся в голосе слёзы. А я-то думала, что больше не плачу… Даже находясь за тысячи километров от меня, проклятый Богданов делает меня слабой.

- Почему он так относился ко мне? - тихо спросила я. Не подругу, может быть, саму себя, а может быть, пустоту.

Машка заёрзала, и я поняла, что она тоже присела в постели. Судя по всему, сон сегодня не грозил ни одной из нас.

- Ну, тут все просто! Он завидовал тебе, - вдруг выдала она.

Мышление у неё вообще было странное. Порой казалось, что она смотрит на некоторые вещи с тех сторон, с которых другому человеку бы в жизни на них взглянуть не подумалось.

- Мне? – не скрывая скептицизма, переспросила я.

- Да, - немного подумав, подтвердила Маша. – Когда вы встали с ним в пару, у тебя, фактически, не было никакого прошлого. Над тобой ничего не довлело, Оль. Как бы странно это ни звучало – ты была свободна. Да и возраст… Сколько ему сейчас?

- Двадцать пять.

- А тебе только двадцать недавно исполнилось! - в тишине послышался её выдох. – С одной стороны – не так много для парника, а с другой…

- Ерунда это всё, - отмахнулась я и, откинув одеяло, поднялась. Подошла к окну и повторила по слогам: - Е-рун-да.

Небо было чистым, висевшие в вышине светлячки звёзд напоминали рассыпанные по чёрному бархату бриллианты.

Распахнув окно, я впустила в нашу квартирку свежий ночной воздух. Услышала шаги позади.

- Не ерунда, - возразила Маша. – Ты сама знаешь, что такое в фигурном катании пять лет.

- Ему же не тридцать, - губы мои невольно тронула грустная улыбка.

Встав рядом, Машка опёрлась локтями о подоконник.

- Тем более, с его данными. Каким бы он ни был мерзавцем, таланта у него не отнять. Да и чисто внешне…

На этот раз подруга просто презрительно фыркнула.

- На себя посмотри, - она как будто даже немного разозлилась. – Сама красавица ещё какая. И таланта у тебя ничуть не меньше, чем у него, Оль! У тебя все впереди, а насчёт него… тут я бы поспорила. Амбиций много, но что от них толку? Он же понимал, что в то время, когда ты только раскрываешься, его звёздочка катится к закату…

- Не сочиняй, - устав слушать её бредни, только и сказала я. Отошла от подоконника и, включив свет, позвала: - Пойдём чаю выпьем, раз уж всё равно не спим.

- Я не сочиняю, - никак не успокаивалась Машка.

Как были босые, в тонких пижамных майках и белье, мы вышли на кухню. Тряхнув головой, Маша провела по тёмным волосам. Включила чайник и уверенно посмотрела на меня:

- Тимур просто-напросто начал тебя под себя подминать. Хотел, чтобы без него ты себя чувствовала никем и, надо сказать, у него это получилось. Сама подумай: что было бы, если б ты поняла, что с кем-то другим шансов у тебя больше? Что бы он стал делать?

- Хватит! – оборвала её я уже раздражённо. – Когда мы встали в пару, ему было двадцать два, Маша. Двадцать два. Поэтому то, что ты говоришь… - Я приподняла руку, не желая ни продолжать, ни слушать и повторила. – Хватит.

Должно быть, она и сама поняла, что в словах её нет никакой логики, потому что продолжать не стала. Взяла чашки и, поставив на стол, опустилась на деревянную табуретку. Волосы её рассыпались по плечам, в глазах отразилась задумчивость.

- Тогда не знаю, - наконец выговорила она, и смысла в этом было куда больше, чем во всём, что она сказала раньше.

- Вот и я не знаю, - слушая, как шумит вода в чайнике, отозвалась я.

Зависти со стороны Тимура не было никогда. Всё, что было – ненависть. Обычная, неконтролируемая ненависть, выросшая из ниоткуда и не имеющая под собой ничего рационального. Чёрная, жгучая ненависть, вот и всё.