Нежно - Ава Рид Страница 2

– Ты уверена, что хочешь это сделать?

Не принимая в расчет тот факт, что с понедельника начинаются занятия в университете, поздновато было бы задумываться об этом сейчас, но вслух я этого не скажу. В последние дни мама задавала мне один и тот же вопрос так часто, что я уже просто слышать его не могу, и мне стоит нереальных усилий не застонать от разочарования или в открытую не закатить глаза. Естественно, она хочет как лучше, как и всегда, я знаю это и люблю ее. Но по какой-то причине от ее вопросов мне несколько недель подряд становится все тяжелее дышать.

Вместо раздраженного ответа, который сорвался бы с языка из-за нервов и о котором позже пожалею, я сажусь на свой старенький чемодан, сдуваю упавшую на лоб прядь волос и отчаянно пытаюсь застегнуть его так, чтобы все вещи не разлетелись в разные стороны. Это уже третья попытка, я каждый раз что-нибудь забывала. Становилось все сложнее закрыть молнию. Если будет еще и четвертая, у меня не только случится нервный срыв, но я и на поезд опоздаю.

– Да, мам. Я уверена. Уверена с тех пор, как решила подать заявление в Харбор-Хилл, – отвечаю я, однако у нее на лице по-прежнему страдальческое выражение. Без разницы. Я уже составила план и не буду его менять из-за того, что родители дико переживают.

Изображаю натянутую улыбку, и она делает то же самое.

– Ведь я не на другую планету улетаю и приеду к вам на каникулы. Обещаю. Следующие уже в начале лета.

– Конечно, скоро все это останется позади, Зоуи.

– Конечно. Время пролетит незаметно, вот увидишь.

– Что бы ни произошло, не забывай: всегда будь очень осторожна. – Это она особенно подчеркивает. А если бы писала на бумаге, то большими буквами, обвела бы слова маркером, подчеркнула и жирно обвела. А потом наставила бы восклицательных знаков.

– Буду. – Я чуть наклоняю голову, чтобы она не увидела, как у меня напряженно поджались губы.

Не подавать виду, что одно-единственное ее предложение в какой-то степени меня ранит, оказалось сложнее, чем я думала.

Мама беспокоится за меня и сделала бы что угодно, лишь бы повернуть время вспять. И не она одна. Но так настойчиво повторять мне, что нужно быть осторожной, причем всегда и очень… звучит так, как будто раньше я такой не была или не пыталась. Как будто это моя вина. Как будто мне плевать на собственную безопасность. Создается впечатление, словно со мной ни в коем случае бы так не поступили, будь я просто осторожнее. Тогда со мной не могли бы так поступить. Но о том, какое действие оказывают ее слова, мама даже не догадывается.

– И обязательно Сиэтл. Именно этот город… – вырывает меня из задумчивости ее голос, и теперь я крепко зажмуриваюсь, прежде чем опять поднять глаза и тяжело сглотнуть. Не только слюну, но и снова ответ на сказанное.

Я раздраженно ворчу. Из-за чемодана, который просто-напросто отказывается со мной сотрудничать, и главным образом из-за мамы.

В Сиэтл я еду, потому что сегодня этот город символизирует в моих глазах уже не вечный страх и сожаление, а не что иное, как шаг вперед. Он означает для меня исцеление, конец и новое начало. Больше я не стану убегать от своего будущего и от этого города. И буду соблюдать осторожность, я всегда это делала. Я уже не маленький ребенок и уж точно не прежняя Зоуи. Мама, похоже, не хочет это принимать, сколько бы я ей ни объясняла. Она не может отпустить прошлое, хотя оно слишком болезненно, чтобы за него держаться. Надеюсь, рано или поздно она поймет и это, и мое решение. Особенно то, которое не позволило ей меня остановить.

Когда пару месяцев назад гостила у Купера, я не сорвалась. Ни та ночь несколько лет назад, ни сам город меня не сломали. Они лишь меня изменили.

Я справлюсь.

– Ну что, как у вас тут дела? Все в порядке? – Папа встает рядом с мамой в дверном проеме моей комнаты, пока я последним рывком застегиваю молнию и провожу по лбу тыльной стороной ладони. Наконец-то, готово.

– Разумеется, – отвечает она. – Просто я все еще не могу поверить, что наша дочь переезжает и будет учиться в университете.

– По крайней мере она переезжает в женское общежитие. – Папа прижимает маму к себе и целует в висок. Он твердо убежден, что в общежитии за мной присмотрят, все-таки там действуют правила, к тому же оно относится к территории университета. По-моему, папа игнорирует то, как работают опасности в реальной жизни, иначе он просто не сумел бы меня отпустить. Может, это и хорошо.

Между тем от его фразы мое лицо заливается краской, и меня моментально начинают мучить угрызения совести.

Да, я соврала родителям. После того как я получила место в Харбор-Хилле, а они передали мне доступ к моему сберегательному счету, я сказала им, что перееду в общежитие. То есть они считают, что накопленные нами деньги на колледж находятся в хороших руках и потекут в надежное маленькое женское общежитие на кампусе, а не в съемную квартиру, где живут двое мужчин. С одним они не знакомы, второй им не нравится.

Собственно, если бы папа с мамой узнали, что новую мебель и все, что мне понадобится, я отправила к их сыну-изгою и его соседу, то, наверное, ни за что бы меня не выпустили или превратили бы отъезд в ад. Было и так нелегко уговорить их разрешить мне ехать одной, а не подвозить меня, однако после нескольких дней дискуссий они сдались. Мебель доставят прямо туда, все остальное я могу довезти сама. Не только из-за своих намерений, целей и желаний, но и из-за ситуации с квартирой.

Поэтому я молчу. Еще не время все это обсуждать. Я, конечно, не трусиха, но и не тупая.

А еще это однозначный намек на моего брата. Один из множества за последние годы, и это при том, что они отказываются о нем разговаривать. Не напрямую. Не по-настоящему. Немыслимо, что они его не прощают, не говоря уже о том, чтобы вообще произнести его имя. Не то чтобы его в принципе есть за что прощать. Не для меня. И так к этому должны относиться все.

Прошло уже почти пять лет. Хотят они это принимать или нет, Сиэтл тут ни при чем. И Купер так же не виноват в том, что случилось тем вечером, как я или они.

Тем не менее я не собираюсь снова и снова поднимать эту тему, ссориться с ними и причинять им боль, равно как и Куп. Я все испробовала, годами я говорила и говорила, даже просила приехать Милли, но родители только сильнее закрылись, и постепенно у меня закончились идеи. Мама с папой носят в себе эту боль каждый день, словно она вросла в них, и не готовы о ней забыть – однако им придется осознать, что я к этому готова. Что мне это нужно. Если продолжу и дальше избегать города, который мне нравится, то всегда будет что-то, что меня сдерживает. Что пугает меня.

А я не могу этого допустить. Не сдамся ни перед кем и ни перед чем и рискну заглянуть в лицо страху, как бы велик он ни был. Этого у меня той ночью отнять не смогли, хоть я сама не сразу это поняла. И в будущем я тоже не позволю меня этого лишить.