Месть еврея - Вера Крыжановская Страница 2

— Вы поранились при падении? — спросил я взвол­нованно.

Она подняла на меня испуганные глаза, но ничего не ответила. Полагая, что от испуга она не может говорить, я нашел необходимым освежить ей голову и перевязать ее рану. Неподалеку был ручей; я поспешил к нему и, смочив в воде мой платок, бегом вернулся обратно, но нашел молодую девушку без чувств. Я смочил ей вис­ки, перевязал рану, которая, впрочем, была незначитель­ной, но ничто не помогало: она не приходила в себя, и это ставило меня в большое затруднение. Я не знал, кто она и где живет, а оставить ее одну боялся. Наконец, подняв ее на руки, я бережно понес ее к нашему дому и не мог налюбоваться прелестным созданием. Когда я, запыхавшись, подошел к дому и прислуга наша увидела в моих руках бесчувственную девушку, мне помогли по­ложить ее на диван. Вдруг мой камердинер Стефан, принесший подушку, сказал:

— Да это молодая графиня Маркош, сестра графа Рудольфа; я знаю ее камеристку Марту, да не раз видел и графиню.

— Если так,— сказал я ему,— то пошли скорей вер­хового известить графа, что сестра его спасена и на­ходится здесь.

— Граф Рудольф не гусарский ли офицер, который часто бывает у тебя? — спросил старый Мейер. — Его отец камергер двора?

— Да, это он.

— А ты даже не знал, что у него есть сестра? — ска­зал Авраам с насмешливой улыбкой.— Ты, может, тоже не знаешь, что оба запутались в долгах, и в моем портфеле немало векселей отца и сына. Но продолжай.

— Наконец Валерия, так зовут графиню, открыла глаза и искренне благодарила меня за спасение жизни.

— Вы преувеличиваете, графиня,— сказал я смеясь.— Вся моя заслуга заключается в том, что я пришел во­время.

Узнав, что я уведомил домашних, она протянула мне руку с такой добротой, улыбаясь, что я совсем был очарован. Затем она приняла мое предложение выпить что-нибудь прохладительное и рассказала, что получила образование в Швейцарии, провела затем целый год в Италии, недавно приехала в деревню и надеется, что мы будем добрыми соседями. Я с восторгом слушал ее, и ког­да ее лазурные глаза, ясные и радостные, взглянули на меня, то сердце мое забилось тревожно: я был околдован.

Приезд графа Рудольфа прервал нашу беседу. Он поцеловал сестру, дружески поблагодарил меня за ока­занную помощь и присланное мною уведомление, кото­рое их успокоило, так как лошадь Валерии прибежала вся в пене и с окровавленными коленями. Затем он ска­зал, что надо скорей успокоить отца, и подал руку сест­ре. Я проводил их до крыльца, и Валерия, прощаясь со мной, сказала:

— Надеюсь, мы будем часто видеться с вами. Папа будет счастлив выразить вам свою благодарность; без вашей помощи я разбила бы себе голову о камни и корни деревьев.

Тут я заметил, что граф с удивлением посмотрел на сестру и ни одним словом не подтвердил ее пригла­шения.

— Валерия!—сказал он, покручивая усы.— Вероят­но, ты еще не знаешь, кто был твоим спасителем. Так позволь же мне представить тебе Самуила Мейера.

Тон был спокойный и равнодушный, а между тем, в нем звучало нечто, поразившее и меня, и молодую де­вушку. Она пристально взглянула на брата и, не сказав больше ни слова, прыгнула в экипаж. Рудольф сел проворно вслед за нею, приложив руку к козырьку и хлестнув лошадей. Я вернулся домой унылый: я понял тонкое внушение брата и угадал его результат. Рассу­док и гордость заставили меня забыть этот случай, но воспоминание о Валерии лишило меня покоя; день и ночь мне виделось ее прелестное лицо, ее очарователь­ная улыбка. Движимый неодолимой силой влечения, я отправился на виллу Маркош. Мне сказали, что оба графа уехали в город, а графиня никого не принимает, так как не совсем здорова, что, впрочем, не мешало ей в тот же вечер поехать на прогулку. Было ясно, что меня не хотят принять, но я решился поехать еще раз, и... опять не был принят. Мне ничего более не остава­лось, как молча снести незаслуженное оскорбление.

Но знаешь ли, отец, несмотря на обиду, я не мог побороть овладевшее мною чувство, с жадностью искал случая видеть Валерию и часто встречал ее на катании, прогулках или в театре. Рудольф бывал у меня иногда как ни в чем не бывало, но никогда не говорил о сест­ре. Вчера вечером у барона Кирхберга мы неожиданно встретились. Она покраснела и избегала моего взгляда, но я не хотел упустить случая объясниться. Воспользо­вавшись минутой, когда она была одна в зимнем саду, я подошел к ней.

— Простите, графиня, что я вас беспокою,— сказал я, кланяясь ей,— но мне бы хотелось знать причину ва­шей перемены ко мне. Почему, после того, как вы отнес­лись так приветливо ко мне и пригласили к себе, меня не принимают, когда я к вам являюсь.

Она побледнела и смерила меня презрительным взглядом.

— Вы желаете объяснения, хотя было бы лучше избежать его,— сказала она таким надменным, ледяным голосом, которого я не предполагал даже возможным в ее устах.— Я ценю оказанную вами услугу и, уважая ее, извиняю, что вы позволили тогда себе фамильярное обращение со мной, которое заставило меня предполо­жить, что вы один из наших соседей-дворян. Узнав, что я ошиблась, я поступила как должна была поступить. Круг нашего общества отличается строгой замкнутостью, господин Мейер; я обязана щадить щепетильность тех, кто посещает дом моего отца, и не могу заставить их встречаться с лицами, с которыми их разделяют расовые предрассудки.

При этих словах, на которых она сделала ударение, ясно доказывавших мне, что я не был ей парой в гла­зах боготворимой мной девушки и всей ее гордой кас­ты, вся кровь бросилась мне в голову и потемнело в глазах. Она, конечно, заметила, так как изменив тотчас тон, дотронулась до моей руки и сказала с участием!

— Как вы бледны, господин Мейер, не больны ли вы?

Я отступил как ужаленный змеей.

— Вы увлеклись, графиня, и замарали себя при­косновением к человеку, который так неизмеримо ниже вас. Позвольте мне извиниться и выразить вам сожа­ление в том, что я спас вас из-под копыт лошади, не подумав, что человек моей расы оскорбляет людей выс­шего сословия, оказывая им услугу. Это послужит мне уроком, который я никогда не забуду. Еще один вопрос, и я вас оставлю в покое,— сказал я, заметив ее доса­ду.— Вы от вашего брата узнали о щепетильности ва­шего общества и о различии между людьми, создавае­мом предрассудками расы?

— Да, Рудольф заметил мне, что я поступила бес­тактно.

— А известно ли вам, в каких отношениях он сам находится со мной?

Валерия покраснела и бросила на меня негодую­щий взгляд.

— Брат сказал мне, что знает вас и ездит к вам потому, что имеет дела с вашим банком, и что мужчи­не вообще можно не быть столь требовательным, как женщине, в своих знакомствах.

Между тем, я вынул из бумажника письмо, получен­ное от Рудольфа недели две тому назад, в котором он просил у меня крупную сумму денег для уплаты кар­точного долга, умоляя вытащить его из этого критиче­ского положения, и называл меня своим другом.

— Не угодно ли вам убедиться, графиня, что ваш брат широко пользуется этой привилегией мужчины и что его сословные предрассудки не простираются на золото.